Несуществующий рыцарь
Шрифт:
— Ваше гостеприимство не знет предела… Соловей поет вон на том дубе. Подойдем к окну.
Он встал, протянул ей железную десницу, оперся о подоконник. Трели соловья послужили ему поводом вспомнить целый ряд стихов и легенд.
Но Прискилла коротко оборвала его:
— Одним словом, соловьи поют для любви. А мы…
— Ах, любовь! — воскликнул Агилульф, так резко повысив голос, что Прискилла слегка испугалась. Он же с места в карьер пустился в рассуждение о любовной страсти. Прискилла нежно зарделась, опершись на
— У древних, поскольку любовь считалась божеством… — продолжал Агилульф скороговоркой.
Прискилла два раза повернула ключ в двери, подошла к рыцарю, совсем близко, склонила голову на панцирь и пролепетала:
— Мне холодно, камин погас…
— Суждения древних о том, где лучше предаваться любви, — сказал Агилульф, — в теплой либо холодной комнате, противоречат друг другу. Но большинство рекомендуют…
— О, вы, видно, знаете назубок все, что касается любви, — шептала Прискилла.
— Большинство рекомендуют избегать удушающей жары и склоняются в пользу естественного тепла…
— Так нужно позвать служанок, чтобы затопить?
— Я сам затоплю.
Агилульф внимательно осмотрел поленья в камине, раздул одну, потом другую головню, перечислил различные способы разжигать огонь в помещениях и под открытым небом. Его прервал вздох Прискиляы, и, словно сообразив, что новый предмет разговора губит возникшее было любовное трепетанье, Агилуяьф принялся расцвечивать речи об огне намеками и сравнениями касательно теплоты чувств и жара страсти.
Теперь Прискилла улыбалась с полузакрытыми глазами, протягивала руки к потрескивающему пламени, говорила:
— Какое дивное тепло… Как приятно, должно быть, наслаждаться им лежа под одеялами…
Разговор о постели заставил Агилульфа вновь пуститься в рассуждения: на его взгляд, труднейшее искусство стелить постель не ведомо ни единой служанке во Франции, и даже в самых знатных домах простыни всегда плохо заправлены.
— Не может быть! И в моей постели тоже? — спросила вдова.
— Нет сомнения, у вас поистине королевское ложе, другого такого нет во всех императорских землях, но, с вашего позволения, мое желание видеть вас исключительно в окружении вещей, всячески вас достойных, заставляет меня с огорчением взирать на эту складку…
— Ах, складка! — воскликнула Прискилла, также охваченная отныне тоской по совершенству, которая передавалась ей от Агилульфа.
Покров за покровом разобрали они постель, с досадой обнаруживая мелкие неровности, шероховатости, простыни, натянутые где слишком, а где недостаточно туго; изыскания эти то доставляли пронзительную муку, то возносили все выше в небеса.
Сбросив все белье до тюфяка, Агилульф стал перестилать постель по правилам искусства. Все действия его были отработаны: ничего не делалось наудачу, были пущены в ход некие тайные приемы, которые он
Из другого крыла замка донесся крик, вернее даже, мычанье или рев, невыносимо громкий.
— Что это? — вздрогнула Приекилла.
— Да ничего, это голос моего оруженосца, — сказал он.
С этим криком смешивались другие, более высокие, словно пронзительные вздохи, взлетающие к звездам.
— А это что? — озадаченно спросил Агилульф.
— О, это мои девушки, — отвечала Прискилла. — Играют… Что поделать, молодость!
Они снова стали приводить в порядок постель, порой прислушиваясь к ночным шумам.
— Гурдулу кричит…
— Как гомонят эти женщины!..
— Соловей…
— Кузнечики…
Постель была постлана, на сей раз безупречно. Агилульф обернулся к вдове. На ней уже ничего не было. Одежды целомудренно упали на пол.
— Обнаженным дамам, которые хотят испытать высший чувственный экстаз, — заявил Агилульф, — можно посоветовать объятия воина в полном вооружении.
— Молодец, нашел кого учить, — отозвалась Прискилла. — Я не вчера родилась. — С такими словами она одним махом заключила Агилульфа в объятия.
Один за другим перепробовала она все способы, какими можно обнимать доспехи, затем томно улеглась в постель.
Агилульф встал на колени у изголовья.
— Волосы, — сказал он.
Прискилла, раздеваясь, не распустила своих каштановых волос, собранных в высокую куафюру. Агилульф принялся изъяснять, как много значат для чувственных восторгов распущенные волосы.
— Попробуем!
Решительными и осторожными движениями железных рук он разрушил башню на голове, и пышные пряди рассыпались по груди и плечам.
— И все же, — прибавил он, — более искушен тот, кто предпочитает, чтобы тело дамы было обнажено, а голова не только тщательно причесана, но и убрана вуалями и диадемами.
— Начнем сначала?
— Я сам причешу вас! — Он причесал ее, явив высшее умение в заплетении кос, укладывании их вокруг головы, прикреплении шпильками. Потом соорудил пышную куафюру с вуалями и нитками камней. Так прошел час, но, когда он поднес ей зеркало, Прискилла нашла, что никогда не была так хороша. Она пригласила его лечь рядом.
— Я слышал, — сказал он ей, — будто Клеопатра каждую ночь мечтала, чтобы с нею лежал воин в доспехах.
— Никогда не пробовала, — призналась она. — Все снимали доспехи намного раньше.
— Что же, теперь попробуете. — Медленно, не комкая простынь, он в полном вооружении взошел на ложе и лег чинно, как в гробницу.
— Вы даже не снимете меча с перевязи?
— Любовная страсть признает только крайности! Прискилла блаженно закрыла глаза. Агилульф поднялся на локте.
— Огонь задымил. Пойду посмотрю, почему не тянет камин.