Несущие ветер
Шрифт:
Через несколько недель после открытия Парка Лани пришлось уйти. Здоровье у нее было не настолько крепким, чтобы купаться по пять раз в день. Даже на Гавайях зимние дни бывают холодными, дождливыми, промозглыми. И всем, кто работал с животными во время представления, требовалось исключительно крепкое здоровье – иначе они без конца простужались.
Ища выход из этого затруднения, мы решили, что в Бухте Китобойца нам нужно по крайней мере две девушки, которые могли бы и вести рассказ, и плавать с животными. Тогда они будут подменять друг друга, и ни той ни другой уже не придется проводить в воде по пять представлений в день. Кроме того, мы построили маленькую пирогу с балансиром, ввели в сценарий соответствующие изменения, и с этих пор девушка
Кандидатов на эту работу приходилось искать, наводя устные справки и давая объявления в газету. Ну, и морока же со всем этим была! Газеты не печатали объявлений с указанием расы и пола. Однако и камеры туристов, и стиль представления требовали, чтобы в воде с животными работала привлекательная молодая женщина с полинезийской внешностью. После нашего первого объявления большое число молодых людей и хорошеньких блондинок совершенно напрасно потратили время на поездку в Парк. В конце концов я нашла формулировку, подходившую и для газет, и для нашей цели: «Требуется полинезийская русалка».
У нас сменилось много таких русалок, и некоторые возвращались снова. Пуанани Марсьель, одна из первых преемниц Лани, сохранилась в моей памяти потому, что животные страшно ее любили. Когда она бросалась в воду, они окружали ее таким плотным кольцом, что загораживали от зрителей. Плавала она прекрасно, с удовольствием резвилась в воде, ныряла, выныривала, погружалась на дно – и все это время дельфины не отставали от нее, точно следуя ее движениям в своеобразном водном балете. Она была очень ласковой и различала вертунов индивидуально, пожалуй, лучше, чем все остальные. Уже перестав работать у нас, она еще в течение многих лет заходила иногда поплавать с вертунами, и каждый раз они встречали ее очень радостно.
С нежностью вспоминают о Пуанани и те наши акционеры, которые присутствовали однажды на заседании правления, когда она в красном бикини вдруг влетела в дверь и тут же выскочила в другую, распевая: «У меня свидание с Мэлом Торме, у меня свидание с Мэлом Торме!»
Введение в сценарий пироги позволило создать театральный эффект, которым я немного горжусь. По сценическим соображениям девушка могла спуститься в пирогу только после того, как зрители уже расселись и представление началось. Ей требовалось несколько минут, чтобы приготовиться под прикрытием «Эссекса» и наладить пирогу, прежде чем выплыть на открытую воду. Для заполнения паузы я вписала в текст лирическое вступление: «Вначале на этих островах людей не было – ничего, кроме растений, птиц, ветра, а вокруг простиралось пустынное море. Но вот на горизонте показались длинные двойные пироги первых гавайцев, отправившихся в неведомое на поиски новой земли. Они везли с собой провизию, воду в бамбуковых сосудах, свиней, кур, собак и достаточно зерен и семян, чтобы обосноваться на этой новой земле. Поглядите за бушприт нашего судна „Эссекс“. Видите маяк? Он установлен на мысе Макапуу, который служит ориентиром в наши дни, как служил ориентиром для древних гавайцев. Быть может, именно в такой день (тут рассказчик описывал погоду, какой она была во время представления) эти первые гавайцы обогнули мыс Макапуу, проплыли с внутренней стороны Кроличьего острова и причалили именно к этому берегу».
Конечно, исторически мыс Макапуу вовсе не обязательно был местом первой высадки, но это отнюдь не исключалось. Зрители послушно смотрели на маяк, а затем невольно переводили взгляд на море. Если рассказчик умел найти правильный тон, наступала глубокая задумчивая тишина. На мгновение среди океанских просторов словно вновь появлялись древние полинезийские мореходы. И вот тут-то зрители вдруг видели перед собой живую девушку в маленькой рыбачьей пироге.
Я иногда приходила в Бухту Китобойца только для
Тем временем Гэри Андерсон начал снова посещать колледж и не мог уже отдавать работе столько времени, как прежде. Парк «Жизнь моря» должен был служить целям образования, а потому мы чувствовали себя обязанными содействовать тому, чтобы Гэри окончил колледж. Но всем остальным было очень неудобно, что Гэри приходит и уходит не в точно установленные часы и не бывает на месте по утрам, когда надо доставать рыбу из морозильника – дело очень хлопотное. В конце концов у меня с Гэри начались из-за этого недоразумения, и я вдруг с тяжелым сердцем осознала, что положение начальника ставит меня перед выбором: либо отказаться от своего авторитета, либо отказаться от Гэри.
Ужас и ужас! Я понимала, что его надо уволить. Но я еще никогда и ни с кем так не поступала, просто не представляла, как за это взяться и всю ночь накануне почти не спала, чувствуя себя последней дрянью. И все-таки я его уволила. Мне было очень тяжело: Гэри относился к Тэпу с восторженным уважением, отдал Парку много сил и по-настоящему любил дельфинов. Однако в конце концов он сам согласился, что не в состоянии совмещать эту работу с занятиями в колледже.
Гэри продолжал учиться, а я стала относиться к необходимости увольнять людей смелее – или бездушнее. Обычно выяснялось, что в тех случаях, когда какой-нибудь служащий нас не устраивал, гораздо больше не устраивали его мы, и он подыскивал себе более подходящую работу, а к нам приходил кто-то, кому его обязанности нравились больше и кто выполнял их лучше.
Через полторы недели после дня открытия, 20 февраля, к нам явился Денни Калеикини и предложил свои услуги.
К этому времени контора наскребла необходимую сумму на магнитофон для музыкального сопровождения в Бухте Китобойца (таким образом проигрыватель Криса был спасен от более продолжительного знакомства с соленым воздухом и рыбьей чешуей), и представления там продолжали пользоваться большим успехом. Денни – красивый, находчивый молодой гаваец, сложенный как солист балета, – сказал мне, что выступает в ночном клубе, что у него есть кое-какие идеи для нашего представления в Бухте Китобойца и что он хотел бы участвовать в нем в качестве рассказчика. Эта предприимчивость показалась мне подозрительной – сама я была вполне довольна представлением, – тем не менее я пригласила Дэнни перекусить в «Камбузе», ресторане нашего Парка.
Раздатчицы в «Камбузе» почти все были местные, из Ваиманало, ближайшего к нам городка, и, когда Денни направился с подносом к нашему столику, они подозвали меня и возбужденно заговорили:
– Это же Денни Калеикини!
– Да, кажется, его так зовут.
– А зачем он пришел?
– Ну, – ответила я, – он хочет работать в Бухте Китобойца.
– Как вам повезло! Берите его! Сразу же!
Причину этого энтузиазма я не поняла, поскольку уже много лет не переступала порога ночных клубов, но одно было ясно: если Леи, Илона и остальные девушки «Камбуза» такого высокого мнения о Денни, значит, он именно то, что требуется Парку.
В это время Денни выступал в «Тапа-Рум», самом модном клубе Ваикики, с собственной гавайской программой – подлинно гавайской программой без дешевой музыки и дешевых комиков. Просто Денни пел настоящие гавайские песни, рассказывал про своего деда и даже играл на старинной гавайской носовой флейте. В его программе участвовали хорошие музыканты и хорошие исполнители настоящей хулы. Тогда это была единственная гавайская эстрадная программа в городе, которая нравилась самим гавайцам. Я до сих пор не знаю, почему Денни, который каждый вечер работал далеко за полночь и, кроме того, должен был обхаживать собственных сотрудников, пожелал ежедневно по пять раз выступать за гроши в Бухте Китобойца, но это было именно так.