Несущий Свет
Шрифт:
– Шарль не разумеет по-русски, – сообщил между тем Тэд. – Зовсим не разумеет, бат добже знает латыну, грецьку та чайниш…
Степа с уважением поглядел на знавшего загадочный «чайниш» Шарля, тогда как тот, сообразив в чем дело, закивал и наконец уверенно произнес:
– Это… это не есть важно…
Степа взглянул на «пролетария» Шарля с удивлением, но уточнять не стал. Между тем, пройдя бесконечными лабиринтами, они вынырнули на гигантскую привокзальную площадь, где народу оказалось не меньше, чем на перроне, вдобавок тут же стояли, ожидая пассажиров, долгие ряды разнообразных
«Хорош пролетарий!» – усмехнулся Степа, покуда его чемодан размещали в багажнике, а его самого, словно последнего буржуя, усаживали на скрипевшее свежей кожей заднее сидение. Убедившись, что все расселись, Карно произнес: «Огюстен!», – и шофер, даже не спрашивая адреса, осторожно тронул машину с места.
– То, Стив, як я нау спик рашен, то есть по-русски? – не без гордости поинтересовался Валюженич.
– Ничего, чердынь-калуга, – осторожно ответил Степа, стараясь не охладить лингвистический пыл приятеля. – Ну, еще чуток подучишь…
– Это не есть важно, Степан, – вновь повторил Карно и пристально взглянул в глаза Косухину.
– Бат вай, чердынь-калуга? – от удивления Степа перешел на иноземную речь, щедро расходуя немногие известные ему английские слова (французских он покуда подсобирать не успел).
– Стив, ты помнишь мистера Цонхава? – ответил вместо Карно Тэд. – Мы размовлялы…
– Да помню, – Косухин действительно не мог забыть этого. – Так то мистер Цонхава, Тэд!
– Сома дэви! – внезапно произнес Карно, а затем заговорил по-французски, медленно, словно приглашая Степу вслушаться. Косухин вздрогнул. В памяти всплыли слова старика в пещере – тогда они с Ростиславом действительно смогли… Он заставил себя сосредоточиться, вслушиваясь в совершенно непонятную ему французскую речь, и вот, словно откуда-то издалека, к нему стали приходить слова, медленно проступал смысл слышанного.
– Слушай, слушай внимательно, Степан, – говорил Карно. – Я тоже был приобщен к этому ритуалу… Сома дэви – напиток Бога, и это не самое великое из того, что мы теперь с тобой можем…
– К-кажется… я это… понимаю… – проговорил удивленный Степа. Шарль улыбнулся, кивнул и тут же отбросил всякую важность.
– Ну в таком случае, как говорит наш друг Тадеуш – о, кей! Мы сможем с тобой общаться без всяких переводчиков, Степан. Нужно лишь каждый раз немного сосредоточиться…
– А, это… ну… на каком языке говоришь – все равно?
– Насколько я знаю – да. Впрочем, сома дэви способна на большее…
– Ой, ребята, давайте о другом – вмешался Тэд. Теперь он говорил по-французски, но понимать Степе было куда проще, чем расшифровывать его обычный русско-польско-английский суржик. – Шарль, Стив никогда не был в Париже!
– Да, конечно, – усмехнулся Карно, и, обернувшись к шоферу, бросил: – Огюстен, в центр…
Около часу, а то и больше, Косухина возили по Парижу, представляя немного растерявшемуся от обилия впечатлений красному командиру все чудеса столицы мира. Степа лишь неуверенно повторял вслед
– и не намечалось. Наконец, они пообедали втроем в уютном кафе, которое, как пояснил Шарль, находится в районе Монпарнас и где вечерами бывают какие-то неведомые Степе знаменитые художники.
Слово «Монпарнас» крепко засело у Косухина в голове, и только к концу обеда, когда половой, которого здесь положено было именовать «гарсон» или «гар», подавал буржуйский напиток «кофе-гляссэ», он вспомнил. Где-то здесь, на Монпарнасе, живет генерал-лейтенант Аскольд Богораз, отец вечно кашлявшего притворщика Семена…
– Сейчас приглашаю заехать ко мне, – заявил Шарль, покуда они курили черные, незнакомые Степе папиросы «Галуаз». – Передохнем, а там надо разработать для Степана программу. Лувр, Мэзон д'Инвалид… Да, Версаль, конечно.
– Погодь, Шарль, – остановил его Косухин. – Ты это… У меня здесь дело…
– Да, (то есть, конечно, «йе!») – подтвердил Валюженич, но при этом посмотрел на Степу как-то странно.
– Ну, дело – делом, а Версаль посмотреть надо! – безапелляционно заявил Шарль. – Там, Степан, французские короли жили.
– Ах, короли! – классовое чутье наконец-то проснулось, и Косухин с подозрением воззрился на пухлого самоуверенного Карно. – Слышь, Шарль, а чего это тебя Стив пролетарием назвал? Да еще потомственным?
Карно и Валюженич удивленно переглянулись.
– Оу! – сообразил Тэд. – Стив, я перепутал! Этот жаргон… Я хотел сказать, что Шарль – из семьи потомственных революционеров.
Это было ничуть не лучше, скорее наоборот.
– Его прапрадед был командующим армией французской революции. Лазарь Карно работал вместе с Робеспьером.
О Робеспьере Степа, конечно, слыхал и воззрился на Шарля с явным уважением.
– Да, он был кем-то вроде Троцкого, – кивнул Карно. – Кое-кто до сих пор не может простить нашей семье, что Лазарь Карно голосовал за казнь короля. Моего деда убили за это…
– Ты что! – Степа сочувственно покачал головой. – Во гады! А дед твой, он кто – тоже революционер был?
– Сади Карно был Президентом Французской республики, – пояснил Валюженич, после чего у Степы отпала всякая охота расспрашивать дальше. Шарль, показавшийся ему вначале похожим на обычного бакалейщика, вызывал теперь совсем иные чувства.
– Ладно, – прервал молчание Карно. – Поехали все же ко мне. Мой отец наслышан о тебе, Степан, и будет рад познакомиться. Не волнуйся – он не президент Франции. Он всего лишь сенатор.
С точки зрения Степы это было ничуть не легче, но он вежливо промолчал.
– Мы зайдем к тебе завтра, Шарль, – заявил Валюженич, вставая. – Сейчас у нас со Стивом есть важное дело. Ты не обижайся.
– Ну конечно! Сейчас вы будете разглядывать находки из Шекар-Гомпа, которые не показывали мне! – непонятно всерьез или в шутку обиделся Карно.