Несвятое семейство
Шрифт:
– Очень просто, – сказал Януарий Николаевич. – Его сдал сам Китобой. Мы надавили на него... подняли кое-какие его грешки и пригрозили, что он дорого за них заплатит. Нет, не деньгами, хотя и это тоже. А этот бункер... одним словом, мы подключили к делу крупного нижегородского авторитета, партнера Маркова по бизнесу и нашего старого друга. ФСБ охотно сотрудничает с умными людьми из криминала, вы же знаете, Алиса Владимировна. Одним словом, Китобою было некуда деваться: он наследил слишком много. И это убийство Сафонова, не последнего человека в воровской иерархии. Ведь
– И... что? – задыхаясь, спросила Алиса.
– И мы приказали ему сдать этого киллера. На его счету слишком много подвигов. Или – или. Или Марков получает «двадцатку» или «зеленку»...
– Простите?
– ...то есть высшую меру наказания, или он сдает Робина. Он предпочел быть умным мальчиком. Китобой позвонил и сказал, что этот парень будет на его юбилее. И кто это – он даст нам понять.
– И... как же?
– Мы приехали. И он дал понять, кто этот человек. Помнишь тот тир? Когда я стрелял в мишень и выбил три «десятки» из трех?
– Да.
– А потом Китобой что-то сказал, и пошел стрелять тот здоровенный пьяный поп, который сегодня так ловко махал кадилом?
По лицу Алисы, словно вода по асфальту в дождливый день, медленно расплылась пепельная бледность.
– То есть... вы хотите сказать, что это и есть тот самый, что...
– А ты помнишь, как он стрелял? – резко перебил ее Шепелев. – Ты помнишь, как великолепно он стрелял? И ведь этот человек был еще довольно сильно пьян. Да что там говорить... выучка видна за версту, ее не укроешь никаким священническим одеянием и саном!
– Что, эти показательные стрельбы были запланированы с самого начала?
– Ну... можно сказать и так. Ведь Марков позвал именно его, и никого другого.
– Но он же... Он спас нам жизнь! Этот человек, которого вы называете убийцей, спас нам жизнь!
Януарий Николаевич нахохлился, как тощий серый воробей, и выкатил плоскую грудь.
– Кому это «нам»? – быстро спросил он. – Кому это – «нам», а?
Алиса покачала головой, словно еще отказываясь верить тому, что сообщил ей Шепелев, и пробормотала:
– Но как же так... ведь он друг... лучший друг Влодека...
– О ком это вы говорите? Уж не о том ли смазливом молодом человеке, к которому весь вечер вас дико и, по-моему, довольно-таки небеспочвенно, ревновал Грязнов? Я подумал, что он из того же модельного агентства, что и девицы, в таком количестве оккупировавшие дом господина Маркова.
– Да, да, – машинально проговорила Алиса. – Погодите... кто же тогда устроил взрыв в бассейне? Может быть, это вовсе не... И вообще... ведь на мне его рубашка...
Она вперила какой-то стеклянный, отсутствующий взгляд в Януария Николаевича и, тяжело вздохнув, вдруг упала на ковер, лишившись не только самообладания, но и сознания.
Женская природа взяла свое.
Януарий Николаевич припал на одно
– Вот и разбери этих баб... то приемы рукопашного боя и мимика Штирлица, а то раз – бац! – и в отказ, то бишь в отвал... Ого!
Последнее восклицание относилось уже к обнажившейся груди Алисы, которую в этот день не видел, кажется, только ленивый: как уже упоминалось, она по-прежнему была в фокинской рубашке, надетой на голое тело.
Глава 6Имя Робина
– Ну и что же теперь будет?
– А будет то, что если ты не бросишь эту бутылку, то очень скоро снова убатонишься, – проговорил Свиридов, окидывая взглядом шатающуюся фигуру Фокина, который ни секунды не мог усидеть на месте, а шлялся по комнате, натыкаясь на собратьев по несчастью и элементы мебели.
– Ч-че? – неадекватно отреагировал на слова Владимира пресвятой отец.
– Великаго дара расточив богатство, с бессмысленныя скоты пасохся окаянный, – гнусаво проговорил Свиридов и молниеносным движением выхватил бутылку из рук отца Велимира. – Д-дай сюд-да!
– А-а... ты... прокля... отлучу...
– Воистину капут, – закончил Свиридов, двумя огромными глотками пропев отходную молитву остававшейся в бутылке водке.
Фокин злобно выругался и присел на низкий пуфик. Потом взял с полки какую-то коробочку гробовидной формы и начал вертеть ее в руках с таким идиотским видом, что, как ни были угрюмы и настороженны протрезвевшие от свалившихся на них проблем гости-пленники, по комнате прокатился сдавленный смех.
...Вероятно, Афанасий нажал на какую-то кнопку, потому что «гробик» внезапно раскрылся, и из него на манер чертика из табакерки выскочил скелет с огромным мужским достоинством в рабочем состоянии, и защелкал челюстью. Послышалось какое-то жужжание, а потом из коробочки послышался гнусавый голос, с жутким акцентом выговаривающий сочную немецкую брань, в которой навязчивым лейтмотивом повторялось:
– Швайн... швайн... русиш швайн...
От неожиданности Фокин выронил коробочку и подпрыгнул так, что пуфик жалобно хрустнул, и Фокин свалился на пол вслед за раскрошившимся скелетиком, оборвавшим свой монолог на самой трагической ноте.
– Ну, Афоня... как говорится, подпись под иллюстрацией: «Однажды два ежа, бля, упали с дирижабля», – пробормотал Свиридов, задыхаясь от душащего его истерического смеха. – Прямо как из анекдота...
– Какого еще анекдота? – проворчал Фокин, поднимаясь и потирая ушибленный бок.
Истерически прыснули две девицы, а доселе мрачный господин со впалыми щеками продолжал смеяться и в изнеможении откинулся на спинку дивана.
– Так какого анекдота? Че ты мне тут...
– Да есть такой анекдот. Про тебя, Афоня. Поймали дикари-людоеды американца, француза и русского. Вождь племени и говорит: в общем, так. У нас подходит время обеда. Сейчас дадим каждому из вас по три свинцовых шара и посадим в наглухо запертую хижину. Кто сумеет меня рассмешить с помощью этих шаров, того мы употреблять в пищу не будем.