Нет места под звездами
Шрифт:
— Как ты попал в город? — голос конунга показался пленнику раскаленной смолой, что вливается в уши, выжигает болью разум, ломает волю — ни промолчать, ни соврать.
— Нас впустили, нас позвали сюда, — почти прошептал он на языке хольдингов.
— Ты из племени ойра?
Пленник кивнул.
— Кто позвал вас?
— Твой человек, конунг, — у пленника хватило сил поднять глаза на Лида, — один из твоих близких соратников. Тебя предали, — он хрипло рассмеялся, но тут же зашелся в кашле, на губах его выступила кровавая пена.
— Адой из рода Гасти?
Пленник
— Ты клянешься в этом памятью своих предков?
— А к чему мне лгать? — ойра дышал тяжело, с надрывом, его время уходило слишком быстро. Если бы не державшие его люди, он бы давно рухнул на землю.
— Позвать сюда градоправителя, — голос конунга хлестнул плетью, заглушил все остальные звуки, заставил умолкнуть даже самых говорливых.
С десяток человек бросилось исполнять приказ конунга. На площади собралась уже едва ли не половина города. Прибежали Кит и Хала, старик Лонхат с Ориком, Дуараг со своими людьми, Эйдан. Впрочем, ждать долго не пришлось — Адой Гасти явился сам, видимо, не смог спокойно дожидаться вестей в четырех стенах.
Уже на подступах, однако, он понял, что план его сорвался. Не было ни криков отчаяния, ни слез, ни даже искаженных горем лиц — только душная ненависть, подозрительность и тишина, от которой кровь стыла в жилах. Шаг, еще один, люди расступились, давая дорогу, но смотрели тяжело и зло. И тут же сомкнулись позади плотной стеной.
Первое, что увидел градоправитель — кровь на песке и мертвое тело. А лишь после — конунга, живого и здорового.
— Адой из рода Гасти. Я, конунг Лид, прошу всех этих людей быть свидетелями наших слов. Я требую от тебя ответа! Правда ли, что ты пустил в город этих лазутчиков, приспешников хана Талгата, зная о том, какое дело они задумали?
Адой молчал, боясь проронить хотя бы звук. Оглянулся кругом, стараясь найти хоть одного союзника, готового встать на его защиту. Напрасно.
— Адой из рода Гасти, — повторил Лид. — Отвечай.
— Нет! — внезапно выкрикнул он. — Не я открыл им путь, не я впустил в город! Это наветы и ложь!
— Ну, дверцу-то отпер не ты сам, — хрипло вставил пленник, — но тот человек ведь по твоей воле оказался там? А вот позвал нас ты, написал письмо Великому Хану, да будет слава его вечной…
— Нет, нет, нет! — Адой мотал головой из стороны в сторону, пытаясь отступить, но его грубо толкнули в спину, вынуждая оказаться посреди пустого пространства.
— Ты лжешь, градоправитель, — из-за чужих спин вышел Яфаг. Он был бледен, под глазами залегли синие тени, видимо, минувшую ночь он вовсе не спал. — Это я открыл врата, по твоему приказу. Я пустил сюда этих убийц, думая, что встречаю вестников. Ты написал письмо, которое передали в Витахольм, а ответом стали не слова, а стрелы. Клянусь, это правда! Моя вина не меньше твоей, я понесу кару, положенную законом. Но и ты найди в себе хоть каплю мужества и не лги, — он опустился на одно колено и склонил голову.
Стража, тут же подошла к Яфагу, обыскала, и, не найдя даже кинжала, связала руки за спиной. Он не сопротивлялся.
— Так что скажешь? — Лид перевел взгляд на градоправителя.
— Что не тебе решать, прав я или нет! — внезапно зло выкрикнул он. — Твоя сестра променяла нас на мага из-за гор, а где был ты? Уж не ты ли первый покинул свой народ? Не ты ли удрал, бросив нас умирать под ударами чужих мечей? А, быть может, ты сам предатель? Лживый трус? Почему ты достоин любви и преданности больше, чем я, отдавший всю жизнь служению?
Тогда конунг подошел к нему почти вплотную, схватил за плечи, встряхнул и тихо приказал:
— Хочешь ответов на свои вопросы? Посмотри мне в глаза, Адой из рода Гасти! Что ты там видишь?
Хала переглянулся с Лонхатом и оба направились к конунгу, опасаясь того, что градоправитель пустит в ход не только слова, но и сталь. Однако Йорунн удержала обоих.
— Лид знает, что делает. Оставьте.
Несколько минут казалось, что двое людей в центре просто смотрят друг на друга. Но потом Адоя затрясло. Его лицо исказилось замешательством, крайним изумлением, ужасом и, наконец, пониманием. Йорунн вдохнула едва уловимый запах магии, как свежесть после грозы, как холод зимнего утра.
Что Лид позволил Адою увидеть на дне своих глаз, окутанных Тьмой? Битву в Теритаке? Сражение в святилище? А может мост-между-мирами и демонов? Она спросит об этом брата, обязательно спросит, но после, когда рядом не будет столько людей, не готовых понять и принять это.
Адой ослабел, губы его дрожали, ноги подогнулись, он опустился на колени прямо в пыль и закрыл лицо руками, раскачиваясь, словно перебравший браги.
— Посмеешь ли ты еще раз повторить свои обвинения? — холодно спросил Лид. — Ты доверился Талгату, нашему врагу, позволил кочевникам прийти сюда лишь для того, чтобы их руками захватить власть над хольдингами. Где же твоя честь и гордость, верность клятвам и народу, Адой из рода Гасти?
Ответом ему были только всхлипы и дрожащие плечи. Жалкое зрелище, от которого в любое иное время дрогнуло бы даже каменное сердце, но никто не произнес ни слова. Конунг отвернулся и отошел в сторону.
— Эти люди — предатели, — голос Лонхата прозвучал твердо. — Все вы знаете наши законы. Ни градоправитель, ни его помощник не заслуживает милости. Я требую их смерти.
— Как и я, — подал голос Дуараг. На лице его на мгновение промелькнула жалость, но кому, как не человеку, несущему ответ за чужие судьбы, понять, что иногда жалость к одному может стоить жизней многих.
— Смерть, — тяжело обронил Хала.
— Смерть, — тихо откликнулась Йорунн.
— Смерть, смерть изменникам, — эхом неслось со всех сторон.
Яфаг слушал эти слова отрешенно, словно не о его жизни сейчас шла речь. Он сказал то, что должен был, сделал, наконец, верный выбор, от этого на душе стало легче. Он склонил голову, принимая приговор без единого возражения.
— Прости меня, конунг, — вдруг застонал Адой. — Умоляю тебя, дай возможность исправить содеянное…
Он всхлипнул, растеряв всяческое величие и гордость, раздавленный и опозоренный.