Нет мне ответа...
Шрифт:
Ну вот, оторвали! В гости с Марьей сходили к одной бывшей моей односельчанке. Со стола валится закусон, напитки дорогие, компания простодушная и весёлая. Выпил пару рюмок коньяку, поел разносолов, стряпни всякой — и домой. И ведь куда ни придёшь, в рабочую семью допустим, к двоюродной сестре на поминки ходил — и ё-моё — неслыханное, невиданное на столе изобилие — нет, сидят, клянут жизнь и власти. Ох накажет наш народ Господь, ох накажет! Ещё раз сатана с кровавым флагом явится, умоет кровью и слезами этот слепой и тупой народишко.
А за «Водник» я порадовался. Наконец-то хоть какая-то радость северянам. А у нас футбольная команда «Металлург» в первую лигу прорвалась. Изобьют её, наверное, — больно уж с деньгами худо и «силы» в основном местные, простодушные. А вот регбисты наши всех в грязи
Ну, обнимаю тебя. Не хворай. Христос воскрес! Твой Виктор
8 апреля 1996 г.
Красноярск
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Вот и весна пришла! У нас она почти зловеща, днём подтаивает, солнце даже пригреет, а ночью все и выморозит, и утро похоже не на апрельское, а на ноябрьское. Снег ещё везде лежит, и проталины едва обозначились.
К весне я кое-как добил повестушку, что-то уж очень надсадно она мне далась, зато начало жизни у неё ударное получилось. По почте в «Новый мир» пришла на пятый (!) день, тут же была прочитана (всего четыре листа, удобная рукопись) и поставлена в номер восьмой, если успеют, или в девятый. Ну и Бог с нею, пусть отплывёт от моих берегов и прибьётся к другим.
Но я ж без надсады жить не умею. Прислали мне тут альманах «Охотничьи просторы» с главой «Поминки» из «Царь-рыбы», и редактор попросил для справочника охотничьего написать что-то вроде справки, где, когда, как я охотился, с кем и с чем ходил, в смысле собак и людей. Я сразу же, пока повесть была на машинке второй раз, сел писать совершенно свободный, безыдейный материал и нахлестал два листа чего-то непринуждённого, светлого, и чувствую сам, да и Марья подтверждает, что этот текст лучше получился, во всяком разе не столь натужно, как в повести [«Разговор со старым ружьём». — Сост.]. Там ещё ждали в папке осенью написанные «затеси». Надумал и их доделать, чтобы в деревню отправиться налегке, никакой работой не связанным.
Но прежде, чем я поеду в деревню и займусь огородом, заполню паузу тем, что побываю в Тарханах. Всю жизнь туда собираюсь, а тут оказия подвернулась, и со мною сопровождающий будет. Всё уже обговорено, от нас самолёт ходит до Самары, а там машину пришлют, и я хоть на Россию изнутра, а не с окраины посмотрю. Хотя «центр России» обозначен в Красноярском крае и знак поставлен в Эвенкии, на озере Виви, всё же по всем параметрам и, прежде всего, по морали мы со своей Сибирью, коей бахвалимся даже больше, чем вологжане своей «тихой родиной», были и остались окраиной Отечества нашего. Впрочем, по степени одичания и духа оскудения сейчас вроде бы все губернии сравнялись, цены на продукты кое-где разные, а дурь едина и неделима.
Должен тебе сообщить, что парни чусовские, прежде всего друг моего сына Андрея, Витя Миров, пробили-таки идею свою и в районе Кучино сделали мемориал жертв политических репрессий, даже комплекс целый соорудили и через меня осуществили заказ на наш алюминиевый завод на какие-то поставки. Меня же пригласили стать членом совета музея и приглашают в июле на первый съезд или слёт, и, поскольку неподалёку от мемориала, на речке Боярке, у них есть уже что-то вроде гостиницы, так, может, и соберусь, ибо и сына туда пригласили. А он, бедный, болтается у нас без работы и без зарплаты. Ему, с его щепетильной и ранимой натурой, это очень тяжело. Всё и облегчение, и роздых побывать у нас, и мы с Марьей зовём его, деньжонки тут у нас случились, так уж эту-то поездку как-нибудь вытянем. А овсянские библиотекарши работают и хлопочут вовсю, осуществляя мечту о конференции, которую разумно перенести на август, когда закончится вся дурь с этими проклятыми выборами. До того всё это надоело, что уж самой идеальной формой нашего существования приходится считать ту, что прежде была, — выборы для фокуса и обмана, а всё остальное назначается и распределяется «по воле и желанию народа», от отца народа,
А Конецкий, говоришь, гуляет. Молодец! Завидую! Кажется, в конце мая, в начале июня есть мне возможность слетать в Петербург, так, может, и слетаю, прежде испытав себя в поездке до Тархан, а то что-то я совсем расхлюпался после тяжёлой осенней болезни, чуть чего и лёгкие ломит, и сразу на душе темень, и то, что учёно «депрессией» зовётся. Только работой и спасался, но так опять устал до последней степени.
Вчера Пасху с Марьей отпраздновали. Вдвоём! Хорошо. Поля накануне все стряпала, торт изладила, что-то вроде плаката изобразила, в коридоре иконками его прикрепила, чтобы нам радость доставить, и открыточки нарисовала и написала выразительно «Поздравляю». Ничего читать не хочет, пишет, как слышит, а я говорю — и пусть не читает, и пусть голову свою лёгкую не отяжеляет разной трухой и опилками так называемой культуры, любит лошадок, хочет ветеринаром быть и учиться в сельхозинституте, пусть любит лошадок и учится, где хочет, да деда с бабой почитает и понимает, больше и не надо. Многие знания — многие скорби, ещё задолго до Курбатова и всех прочих критиков сказал кто-то, и лучше уж радоваться без этих самых знаний, чем быть несчастным, угрюмым и нелюдимым со многими знаниями. На земле рождённому, земным человеком и быть ему надо, а не витать в небесах, не шариться в облаках, отыскивая свет и дополнительный смысл жизни. Хватит и того, что Бог дал, ограждая нас от блудного слова и блуда в тёмном лесу. Жизнь сама по себе столь прекрасна, что и жить бы да жить в радости, чего я внучке и желаю.
А тебя обнимаю — эвон куда меня понесло! Твой Виктор Петрович
20 июня 1996 г.
Красноярск
(В секретариат союза писателей России)
Пишу второе заявление в Ваш секретариат с просьбой не числить меня членом красно-коричневого Союза, которым из-за угла по-прежнему правит товарищ Бондарев, сделавший столько зла русской литературе, какового никаким Бенкендорфам сделать не удавалось, и быть в компании фашиствующих молодцов Проханова, Бушина иль Бондаренко тоже желания не испытываю.
На первое заявление было отреагировано — звонил Борис Романов, узнавал, не перейду ли я в какой-либо другой Союз, и успокоился, узнав, что состоять я буду лишь в краевой писательской организации, чтобы помогать ей в меру моих сил и возможностей, ибо от родного Союза провинциальные организации давно уже никакой пользы и помощи не имеют.
Каково же было моё недоумение, когда я получил из вашего доблестного Союза известие, что я числюсь за номером таким-то. Подумав, что идёт смена билетов в краевом Союзе, я сдал туда фотокарточки, а оно выходит: я всё ещё являюсь членом не почитаемого мною Союза.
Не вынуждайте меня объясняться печатно на тему — почему я не хочу состоять в Союзе писателей России. Рука у меня тяжёлая, и Вы это хорошо знаете.
Прошу выслать мне выписку из постановления секретариата об отчислении меня из ваших стройных рядов.
Виктор Астафьев
24 июля 1996 г.
Овсянка
(Ю.Сбитневу)
Дорогой Юра!
Нахожусь в родной деревне, в здравом уме, но уже слабеющей памяти, недавно увидел тебя во сне, и увидел плохо, поэтому и пишу. Хорошо-то увидев, чего писать? Надеюсь, старческий длинный сон, похожий на поэму соц. реалиста, где долго и нудно что-то происходит, а что — не улавливается, так сном в отдалении и останется и это письмо найдёт тебя в здравии и благополучии.