Нет повести печальнее на свете…
Шрифт:
– Я вообще полагаю, олдермен, – отец Рома входил в совет старейшин общины агров, – что успех благословенной клановой системы основывается на ее добровольности. Мы становимся аграми не потому, что так повелели наши предки, а потому, что каждый из нас с детства влюбляется в свою профессию. Также и люди других кланов. Ром любит землю и никогда ей не изменит, за это я готов поручиться. Вы можете себя поздравить с тем, что сумели дать сыновьям классическое воспитание. Чего говорить, ваше маленькое семейное чудо, – Сторти обвел рукой сад, – вот где заложено пристрастие Рома и Геля к
Польщенный Монтекки смягчился.
– Так и я думал до недавнего времени.
– И были правы, – подхватил Сторти. – Верно, Ром, ты не собираешься изменять нашему делу?
– Никогда!
– Ну вот и отлично. – Сторти хитро взглянул на него своими маленькими глазками. – Пусть уж Ула переучивается. Когда гермеситы вступают в брак, женщина оставляет свою семью и входит в дом мужа. Не так ли должно быть, коль скоро вы из разных кланов?
Сторти задел больное место в душе Рома. Его мужская гордость восставала при мысли, что это он рвется навстречу мате, не питая надежды на взаимность.
– Как ты считаешь, способна Ула на такой подвиг? Если нет – она тебя не стоит.
– Позвольте… – начал было Монтекки, но Сторти перебил его:
– Ром, будь другом, посмотри, нет ли у вас в рефрижераторе стандартной баночной ячменки. Заодно поколоти вашего робота: более гнусного пойла я в жизни не пробовал. – С гримасой отвращения он выплеснул из кружки на грядку с редисом остатки напитка. – Надеюсь, редис не погибнет от этой отравы.
Ром взял кружку и пошел в дом, догадываясь, что Сторти таким способом отсылает его, чтобы посекретничать с отцом. Он не успел исчезнуть в дверях, как тот набросился на Сторти:
– Ваше поведение возмутительно! Неужели вы не понимаете, что эта мальчишеская страсть может погубить всю его жизнь? И вместо того чтобы помочь мне остановить Рома, вы своими дурацкими рассуждениями только поощряете его на новые безумства!
– Тише, олдермен, не то он нас услышит. Теперь разрешите мне сказать, что вы никогда ничего не понимали в своих сыновьях, даже не пытались понять. Что вы знаете о Роме? Только то, что он добрый и умный юноша, послушный сын, способный студент? А ведь это – тонкая мечтательная натура, характер сложный и своенравный. Вам, например, приходило в голову, что Ром сочетает в себе такие, казалось бы, несовместимые черты, как сентиментальную расслабленность и буйство нрава, что он, застенчивый и молчаливый в кругу сверстников, меньше всего претендующий на роль вожака, при встрече с опасностью рвется вперед, что он свирепеет и может наделать глупостей всякий раз, когда, по его мнению, совершается несправедливость?
– Конечно, я догадывался…
– Оставьте, – грубо оборвал его Сторти, – ничего вы не догадывались. Силой от него ничего не добьешься, здесь нужен деликатный подход. И я как раз его нашел, – заявил наставник самодовольно.
– Я не против деликатности, – возразил Монтекки, несколько растерянный этим наступлением, – но как бы она не привела к обратным результатам. Вот вы задели его мужское достоинство…
– Заметили, как он покраснел?
– Да, видимо, его самого мучает эта мысль. Но представьте, если эта Ула, черт бы ее побрал,
– Глупости, никогда, ни при каких обстоятельствах мата не опустится до того, чтобы влюбиться в агра, да еще изменить своей профессии. Ром будет биться головой об стену, будет страдать, а потом клановая гордость возьмет свое, он отвернется от нее и утешится с какой-нибудь симпатичной агрянкой. Кстати, у меня есть на примете одна такая, совершенство во всех отношениях. – Сторти поднял большой палец и причмокнул своими толстыми губами. – Я пораскину мозгами, как их свести.
Монтекки кивнул, как бы говоря: «Вот это другой разговор». Сторти воодушевился.
– Доверьтесь мне, я знаю, как взяться за дело. А вам мой добрый совет: не торопите событий, позвольте им идти своим чередом, все уладится само собой.
– Если бы так! – сказал полуубежденный Монтекки. – Если бы так! И все же, раз Ром мог увлечься Улой, почему она не может увлечься им? Ведь он парень что надо, – добавил он с гордостью.
– Конечно, – улыбнулся Сторти, – и будь я этой самой Улой, ни минуту не задумываясь, втюрился бы в вашего сына. Однако не забывайте, что она мата, а люди этого клана большие задавалы, они ставят себя выше всех прочих.
– Без всяких на то оснований! – возмутился Монтекки.
– Разумеется. Но в данном случае это нам с вами на руку… Где ты пропадал так долго, бездельник? – вскричал он, завидев появившегося на веранде Рома. – У твоего наставника горло пересохло!
4
– Ах, Ула, Ула, – укоризненно сказала мать, – опять ты не сдала зачета. Без конца вертишься перед зеркалом. Боюсь, Пер слишком вскружил тебе голову.
– Вот уж ерунда, – фыркнула Ула. – Я невысокого мнения о его умственных способностях.
Мать уставилась на нее с подозрением.
– Тогда кто-то другой. Не увлекайся, девочка. Ты не должна забывать, что Пер – твой нареченный. Он способный юноша. Чуточку шалопай, правда, но с годами это проходит.
– Что ж, прикажешь ждать, пока этот шалопай, которого вы без моего согласия нарекли мне в женихи, возьмется за ум?
– Мы не могли с тобой советоваться, тебе тогда исполнилось два года. Прекрасно знаешь, что такова традиция. Конечно, никто не будет вас неволить, но Пер – хорошая для тебя партия. Он происходит из старинного профессионального рода, выдвинувшего плеяду знаменитых математиков.
– Мне жить не с плеядой.
– Очень уж ты строптивая. – Мать обняла дочь за плечи и усадила рядом с собой. В просторной, с изыском обставленной гостиной им было покойно и уютно. Хрустальная люстра бросала цветные блики на портреты знатных предков Улы, последним в ряду был ее дед, прославившийся открытием суперисчисления. На телеэкране, занимавшем полстены, шла хроника гермеситской жизни, мелькали, сопровождаемые хвалебным комментарием, новинки робототехники, бытовые приборы, домашняя утварь, модная одежда и кулинарные рецепты. Приглушенный звук не мешал беседовать.