Нет прощения!
Шрифт:
Мэйджи была девочка что надо, если понятие «девочка» применимо к Высшему эмпи. Она преподавала психолингвистику, то есть — грамотное построение паттернов для общения с низшей расой.
Половину лекции Лаки молчал, тщательно записывая все, что ворковала Мэйджи, а я таял, слыша ее гипнотический голос. Если бы она приказала мне выпрыгнуть в окно, это было бы наслаждением. Я тихо балдел, но неожиданно бросил взгляд на Лаки, и от удивления даже перестал ее слушать.
Лаки сосредоточенно записывал, но при этом у него было такое лицо, будто бы его только что надули,
— В чем дело? — шепнул я.
— Вам говорят только про воздействие на людей? — спросил он, не переставая писать.
— Ну да
— Я в шоке. Я просто в шоке.
— Но почему?
Вместо ответа он издевательски фыркнул. Мэйджи снова пошла по проходу, покачивая полными бедрами.
Однажды я сумел уронить ручку прямо перед ней, и она нагнулась, чтобы поднять ее. Будь я циником, я написал бы «ее задница уткнулась мне в лицо». Я уловил ее запах — аромат дорогих духов вперемешку с ее собственным, интимным ароматом. Я заглянул ей под юбку. У нее было черное кружевное белье, и полоски белой кожи между трусиками и чулками. Мне показалось даже, что я разглядел несколько волосков, выбившихся из-под резинки. В тот миг она была только моей.
И я предпочитал думать, что она специально так долго поднимала ручку, чтобы я успел насладиться ее совершенством. Вечером я написал для нее стихи:
Однажды утромЯ пойму, что не люблю тебя,И лишь тогда буду счастлив…Но так и не решился передать. Интересно, она догадывалась о моих чувствах? Скорее всего, да.
От Высших не могло укрыться и тени мысли, а у меня обычно все написано на лице. После лекции я прямо спросил у Лаки:
— Она тебе что, не понравилась?
— Лекция? — не понял тот.
— Мэйджи!
— Ричи, — вздохнул он. — Если бы ты меньше пялился на преподавателя, у тебя появился бы шанс реально оценить всю ту дичь, которую тебе вливают в уши.
— Ты считаешь это ерундой?
— Это все равно, как если бы тебя учили оказывать первую помощь крупному рогатому скоту.
Зачем? Знаешь, здесь, в Двойке, вас не учат самому главному: думать и принимать самостоятельные решения. В принципе, это объяснимо. В Тройке, говорят, нет Ментальных программ вообще. Только я не понимаю, зачем обществу второразрядные эмпи? Вас готовят федералы для таких же точно федералов, но зачем они внедряют расистские взгляды, мне непонятно. Пока.
— А вас? — спросил я. — Вас к чему готовили?
— А нас, — подчеркнул Лаки, — готовили убивать. Или подчинять. Ну-ка подожди…
Мы как раз выходили в вестибюль, когда Лаки заметил одного из нукеров Кула. Тот пребывал в растерянности. Его командира увезли в больницу, и теперь Шкет, здоровенный тупорылый имбецил, с глупым видом озирался по сторонам, видимо, высматривая великана, сумевшего забить криминального папу. Лаки тут же подошел к нему, схватил за грудки и пару раз шваркнул об стену.
— Запомни, мразь, — услышал я его свистящий шепот. — Токада
Лаки владел искусством запугивания в совершенстве. Куловский нукер даже не рыпнулся.
Может, Кул и вправит ему на место мозги, когда вернется, но сейчас он во всем был согласен со Страйком.
Мы спустились с лестницы, постояли вместе с толпой учащихся возле кровавого пятна на месте падения Кула, забрали со стоянки велосипеды и поехали домой.
Настроение у меня было прекрасным. Девчонки наконец-то скинули свои безликие пальто и шубы, и я вертел головой, глядя то на одни, то на другие соблазнительные ножки. Лаки курил на ходу «Стразз», демонстрируя прохожим умение управляться с велосипедом без помощи рук. Потом мы приехали ко мне, я отправился на кухню налаживать пищеблок, а Лаки, развалившись на диване в гостиной, смотрел «Новости Второй черты».
Я не умею и никогда не научусь готовить. Я читал много старых книг, где были описаны муки несчастных страдальцев, которым приходилось готовить пищу вручную. Мне этого даже не представить. Я и с кухонным автоматом управляюсь с трудом. Два пересушенных бифштекса с не до конца размороженной фасолью — вот и все, что мне удалось приготовить в этот раз. Лаки иронично заглянул в свою тарелку и сказал, что не голоден.
— Я могу это съесть? — осведомился я.
— Валяй! — махнул рукой Лаки. И, подождав, пока я доем, сказал:
— Здорово я его, правда?
Я понял, что он имеет в виду Кула, и согласно кивнул.
— Ричи, мне нужна твоя помощь, — сообщил Лаки. — Ри-чи! Ты слышишь меня?
— Услуга за услугу? — нахмурился я.
— И да и нет. Кул вчера ударил меня, я вернул ему должок, вот и все. Я прошу тебя не просто помочь мне. А сделать вместе со мной доброе дело.
— Какого рода? — насторожился я. Лаки засмеялся.
— Тебе понравится. Просто безобидная шутка. Помнишь, я говорил тебе про птичника?
Я напрягся и вспомнил.
— Ну?
— Так вот, — у Лаки загорелись глаза. — Я придумал, как ему отомстить. Мы с тобой выследим, где он живет, а ночью влезем к нему в дом и выпустим на волю всех птиц.
— Это преступление, — возразил я.
— Преступление? — хохотнул Лаки. — Нет! Эти птицы находятся у него незаконно. Он вряд ли кинется в полицию заявлять на нас. И потом, как он нас узнает, если мы будем в масках? Давай, помоги мне! Заодно развлечешься. Идет?
— Ты говорил, он здоровенный…
— И что? Нас ведь будет двое! К тому же, он такой смелый только днем. А ночью, голый, безоружный, кому он страшен? Кому?
— Ну… — сказал я.
— Я обещаю, все будет хорошо, — тут же сказал Лаки. — Помоги мне. Мы ведь друзья!
И он настолько обезоруживающе улыбнулся, что мне пришлось согласиться.
Вечером Лаки отправился следить за птичником, я остался один. Я много думал. Мне казалось, что в последнее время я упустил нечто важное, но все мои размышления в этом направлении упирались в какую-то стену. Когда совсем стемнело, вернулся Лаки.