НЕТ
Шрифт:
В восемь часов пятнадцать минут Хабаров вырулил на чуть припорошенную свежим снежком, голубевшую под косыми лучами раннего солнца взлетную полосу.
Бортовой инженер Василий Акимович Болдин еще раз оглядел контрольные приборы и доложил:
– Инженер к взлету готов.
Следом откликнулся штурман Вадим Орлов:
– Штурман к взлету готов.
Радист Эдик Волокушин замешкался было, но Хабаров не успел спросить его, в чем дело, как Эдик тоже доложил:
– Радист к взлету готов.
И тогда Хабаров сказал командному
– Акробат, я – Гайка, к взлету готов.
– Гайка, я – Акробат, взлет разрешаю.
Летчик отпустил тормоза, и машина неохотно двинулась с места. Лениво набирая скорость, корабль побежал вдоль полосы.
Подъемная сила нарастала медленно. Колеса еще чертили по заснеженному бетону, а консоли уже потянулись вверх, напружинились, будто руки гимнаста, готовясь принять на себя все двести тонн веса.
Летчик приподнял нос самолета и ждал скорости отрыва.
Но прежде чем корабль повис на плоскостях, Хабаров почувствовал: что-то случилось. Почти неуловимый толчок, легкое содрогание не назвали ему опасности, только предупредили: "Берегись!" И тут же корабль отошел от бетона и осторожно полез вверх.
– Командир, – сказал штурман, – срезало правую тележку шасси.
Летчик подумал: "Этого не хватало", – и, стараясь произносить слова как можно спокойнее, спросил:
– По какому месту срезало?
– Как раз по стакану, командир. Начисто срезало!
Летчик поманил к себе инженера: – Без колесной тележки стойка уберется, Акимыч?
– Должна убраться.
– Убирай шасси.
Инженер перевел кран уборки на подъем. Сначала погасли Зеленые лампочки сигнализации, потом вспыхнули красные – шасси убралось.
Летчик уходил на заданную высоту. Земле он доложил о случившемся и сообщил, что пока намерен выполнять основное задание, а экипажу сказал:
– Работаем по основной программе.
Машина тянулась на заданную высоту. Хабаров пилотировал корабль точными, аккуратными движениями и думал. Следовало принять решение. Какое? Этого он пока еще не знал, но время было, и Хабаров не спешил. На заданной высоте экипаж приступил к испытаниям.
Тем временем на аэродром приехал Генеральный конструктор Вадим Сергеевич Севс, примчались его заместители и помощники, несколько позже прибыл заместитель министра. Все собрались в кабинете начальника летной части.
– Докладывайте, – сказал заместитель министра, ни к кому персонально не обращаясь.
– Насколько можно судить по данным внешнего осмотра тележки, причина поломки – технологический дефект литья…
– С этим у вас еще будет время разобраться, – сказал заместитель министра, – виноватых найти успеете и оправдательные документы сочинить тоже успеете. Тут я за вас спокоен. Что дальше будем делать?
– Я полагаю, – сказал Генеральный, – что сажать их придется на фюзеляж. С точки зрения безопасности это наиболее надежное решение.
– Машина, конечно, выйдет из строя по крайней мере на полгода, но что делать? – сказал кто-то из инженеров Севса.
– А экипаж вы хотите оставить на борту? – спросил начлет.
– Вадим Сергеевич, а может быть, все-таки приземлять их на одну основную тележку и переднюю ногу?..
– Сесть они сядут. А потом? Потом стойка без колес ткнется на скорости в землю, машину развернет, и… собирай кости…
– Это надо еще посчитать… Инженеры заспорили.
Заместитель министра спросил у начлета:
– Где сейчас Хабаров и что они делают?
Начлет показал на карте район нахождения самолета и сказал, что, судя по радиодонесениям, Хабаров выполняет основное задание и пока все идет хорошо.
– Сколько они в полете?
– Два часа сорок.
Действительно, пока все шло хорошо. Корабль летел за облаками. Самописцы регистрировали режим за режимом. Штурман опробовал почти все навигационное хозяйство и теперь пеленговался по широковещательным станциям. Радист принимал очередную сводку погоды. Бортинженер фиксировал показания контрольных приборов. Хабаров включил автопилот и, откинувшись на спинку сиденья, опустив руки на колени, думал.
Он знал, что, посадив машину на фюзеляж, не выпуская шасси, непременно выведет корабль из строя. Выведет надолго.
Сажать корабль с выпущенным шасси… Он отчетливо представил себе, как теряется скорость на пробеге, как чертит по бетону стойка, высекая искры, как она, словно плуг, врезается в землю… Может, конечно, и обломиться раньше, чем корабль развернет, но кто поручится, что обломится?..
Летчик поглядел за борт. Сизые, тяжелые облака висели чуть ниже. Разрывов в облаках почти не было.
Хабаров позвал инженера.
– Акимыч, электросхема уборки и выпуска шасси у тебя есть?
– Есть.
– Покажи.
Болдин подал ему схему, и летчик принялся ее изучать.
А машина шла по заданному курсу, и самописцы чертили то, что им положено было чертить, и экипаж трудился так, как предусматривало полетное задание.
На земле продолжали совещаться.
– При всех условиях перед приземлением надо эвакуировать экипаж – штурмана и радиста обязательно, – это говорил начальник летной части.
– Мы тут посчитали, Вадим Сергеевич, и выходит интересная штука: если они сядут с выпущенным шасси и будут достаточно энергично пользоваться тормозами, стойка не должна сломаться, она подогнется и станет как лыжа. – Это докладывал инженер из группы шасси.
– Чистая афера! – мрачно сказал начлет. – Обламываться на взлете ваша стойка тоже не должна была, а почему-то обломилась. Откуда ж вы знаете, что на посадке она подогнется да еще как лыжа?
– Мне кажется, что рекомендаций экипажу у вас нет, – сказал заместитель министра, – так, может быть, запросим самого Хабарова: какие у него соображения? Связь есть?