НЕТ
Шрифт:
– Давайте! Давайте, давайте, чего же вы замолчали?
– Так вот: сила этой превосходной машины прежде всего в запасе ее неиспользованных возможностей. Вы еще пересчитаете аппарат под другие движки, вы еще, вероятно, замените крылышки, вы еще будете заниматься модернизацией корабля, и тогда, тогда на свет божий вылупится то, что надо…
– Значит, вы считаете, что в сегодняшнем состоянии это не машина, а скорее полуфабрикат?
– Почему? Вы нашли великолепную схему. И не думайте о чепухе. Плюньте на бракованную стойку.
Вадим Сергеевич вспомнил наконец
– А вы все-таки ужасный человек, Виктор Михайлович. Как это у вас всегда получается: уж если ударите, то обязательно по больному месту. И почему-то почти всегда оказываетесь правы.
– Наверное, потому, Вадим Сергеевич, что я от рождения очень талантлив.
– Вы это серьезно?
– Какие могут быть шутки…
– Мне бы да вашу самоуверенность, хотя бы половину.
– Не скромничайте, Вадим Сергеевич…
– Значит, вы утверждаете, что машину следует реконструировать, и в таком духе напишете заключение?
– Нет, такого заключения я не напишу.
– Почему?
– Пока у меня нет сколько-нибудь серьезной позитивной программы. А вы же знаете, я считаю безнравственным и бессмысленным критику ради критики. Я уже давно усвоил: разругать можно все' на свете. И это всегда легче, чем предложить что-нибудь путевое. Я напишу превосходное заключение. Правда, без восклицательных знаков. А вы плюньте на подробности и не занимайтесь самогрызом…
На этом они расстались.
Летчик ушел писать отчет о полете, а Генеральный поехал в конструкторское бюро.
Машину затащили на стоянку, вывесили на мощных гидравлических подъемниках и начали лечить.
Все шло своим чередом, как и должно идти на испытательном аэродроме. Ведь машины, как дети, рождаются в мучениях. И если испытания нового образца летательного аппарата проходят слишком гладко, что хоть и редко, но иногда все же случается, жди большой беды…
Глава вторая
Сияющей, невесомой пеной вздыбились над землей облака. Караван за караваном, утомленные, неспешные, едва заметно двигаясь, плывут они в голубом праздничном небе. Плывут, поминутно меняя свой облик, – из сахарных башен выходят белые слоны, и вот уже слоны превращаются в циклопических медведей, сталкиваются с немыслимым фрегатом, рушатся и принимают очертания горбоносого старика, нахлобучившего по самые брови тяжеленную горскую папаху.
Мощно-кучевые облака – облака хорошей погоды.
Только, приближаясь к их бескрайним стадам, даже летчики-истребители потуже затягивают плечевые ремни. Больно бьют кучевые облака, свирепо швыряют машины, гнут крылья, наваливаются на фюзеляжи жестокой болтанкой.
Кипят облака, кружат, вихрят потоки стремительного, уходящего вверх теплого и падающего с их вершин холодного воздуха.
И смотри не прозевай черты, за которой белая кучевая облачность сомкнётся, потемнеет, станет сизо-стальной и превратится в облачность грозовую.
Белая потреплет и отпустит, а сизая может и изуродовать, может и вовсе пережевать.
Хабаров не летал уже целый месяц – с утра до самого вечера пропадал на фирме. Шла доводка "бочки".
В принципе все выглядело очень просто.
На платформе автомашины смонтировали наклонные рельсы, легкий ажурный помост в шесть с небольшим метров длиной. На помост укладывали обыкновенный серийный истребитель. Под брюхом самолета закреплялась сама "бочка" – мощный ракетный двигатель. Схема полета рисовалась так: летчик садился в кабину, запускал основной двигатель и выводил его на взлетный режим. Самолет ревел, рвался в полет, но его удерживало на месте стопорное устройство. Убедившись, что все в порядке, летчик должен был нажать кнопку "Пуск ракетного двигателя". В первые сто секунд ничего зримого не происходило. Сто секунд работали бесшумные реле автоматического блока, а затем следовали взрыв, грохот, дым… Ракетный двигатель-ускоритель "выстреливал" истребитель в воздух, подобно тому как в свое время выстреливался реактивный снаряд легендарной "Катюши".
Так выглядела задача в принципе.
Если схема окажется удачной, новая установка позволит взлетать без разбега, а значит – и без аэродрома.
Хабаров хорошо помнил совещание у заказчика. Все представители заказчика говорили тогда: машине надо увеличить радиус действия; если это невозможно, надо улучшить ее взлетные свойства, чтобы можно было работать с полевых площадок…
Тогда Хабаров впервые увидел молодого инженера, выступившего в числе последних. Длинный, сухощавый, он театрально вскинул над головой руку и хорошо поставленным, неожиданно густым голосом сказал:
– А давайте чуточку пофантазируем, товарищи! В перспективе у нас – безаэродромная авиация, самолеты вертикального взлета и вертикальной посадки. Это ясно. Но это дело еще не завтрашнего дня: надо время, чтобы освоить вертикальные взлеты и посадки. – Инженер скосил глаза на седую голову председателя совещания. – А аэродромы душат нас уже сегодня. Так нельзя ли пойти на компромисс: попробуем использовать лафет ракетной установки, разумеется, я говорю не о конкретном изделии, а о принципе, заложим в направляющие вместо штатного снаряда штатный самолет и подвесим ему под фюзеляж дополнительный ракетный двигатель – заложим и выстрелим наш самолет без разбега…
– Маниловщина, – сказал пожилой человек, сидевший по правую руку председателя – маниловщина чистейшей воды…
– Почему, простите, маниловщина? – нисколько не сбившись с тона, спросил инженер.
– Длину рельсов вы пробовали рассчитать? Перегрузку вы пытались прикинуть? Схему подвески ракетного двигателя, хотя бы в первом приближении, представляете?
– А как же! – сказал инженер. – Неужели вы полагаете, что я позволил бы отнимать у вас драгоценное время, не произведя предварительного расчета, просто так, что называется, сбрехнув идею?