НеТемный

Изотов Александр

Цербер и вправду только что был во Тьме. В той самой… Однако тень цербера подрагивала, и я увидел, как за ней остаются следы, будто кусочки тьмы отрывались, сразу испаряясь.

— Ты ранен?

Щенок только заскулил в ответ. Я сцепил зубы от злости. Вот же я глупец, вестник тупости! Кому-то Тьма и может показаться необитаемой, но любой Тёмный Жрец знает, что это не так.

Да, церберы — это самые сильные, известные мне обитатели Тьмы. Но в некоторых трактатах описывалось, что ещё глубже в ней скрываются

и более страшные существа. Страшные и могучие настолько, что даже Бездна опасается их.

Тем более, не просто так этих псов звали церберами. Они — стражи. Я давно подозревал, что церберы просто не пускают Тёмных Жрецов во Тьму глубже, чем им полагается.

Ведь вся жизнь Тёмного Жреца — это погружение. И чем глубже он погрузится во Тьму, чем более сокровенные её тайны он разгадает, тем сильнее он станет. Смердящий свет, мне бы ещё чуть-чуть времени и, быть может, я бы превзошёл Первого.

Я поднял топорище:

— Ладно, дуй в свой дом.

Цербер тут же весело тявкнул:

— Дом-дом-дом! — и исчез в деревянной дубине.

А я крепко задумался, вспомнив о Тьме. Самому мне эта магия не доступна, ведь её режет огонь бросской крови.

Но, чем сильнее я призываю Тьму, тем мощнее огненный ответ, и это совершенно пассивное свойство. Я почти не чувствую внутри собственного магического источника, который можно тренировать.

Вот если бы достать силу Второго Жреца. Я ведь запаковал её и скрыл во Тьме, там, куда может добраться только цербер. С одним только нюансом… Добраться может взрослый и матёрый цербер.

Подняв топорище, я потряс им. Щенок тявкнул, вызвав у меня улыбку.

* * *

— Громада! — крик барда, на которого я вдруг наткнулся, чуть не оглушил, — Ты живой!

— Малуш, глазам не верю, — Креона появилась за спиной Виола через несколько секунд.

Бард крепко сжимал в руках лютню, на его спине угадывался тот злосчастный мешок с бумагами. Колдунья, прихрамывая, опиралась на свой посох.

— А я тебе говорил, северные твои ляжки, что эта чайка нам путь показывала! — Виол протянул мне мой мешок, в котором звякнул кошель с монетами, и с победной улыбкой повернулся к чародейке.

Ответом барду был презрительный взгляд голубых глаз. Затем оба уставились на меня, явно не зная, чего ожидать.

— Так ты… — начал было бард, — Этот самый?

Я поджал губы, потом покачал головой:

— Можешь считать это шуткой, бард.

Тот с облегчением смахнул невидимый пот с лица.

— Так, вы, двое, — я показал на каждого топорищем, — Целые?

— Ну, как сказать… А, Моркатова стужь! — колдунья прикоснулась к голове, где на волосах ещё виднелась засохшая кровь, — Ещё не зажило, как снова прилетело в то же место.

Я коротко кивнул, потом притянул барда ближе и показал рукоять топора:

— Язык знаешь?

Тот сначала возмущённо дёрнулся, потом вытаращился на руны и покачал головой.

— Видит Маюн, это ваши, северные письмена. Где ты это взял?

— Мавша дала. Ещё вопросы?

Виол замотал головой, округлив глаза.

— Так про Хмарока — это шутка или не шутка, громада?

Я недовольно буркнул:

— Если меня будет спрашивать какая-нибудь богиня, тогда это шутка, ясно? Особенно твоя любимая Сияна, кто бы она не была.

— Богиня солнца и тепла, — улыбнулся Виол, — Что её бояться?

— Главное, чтоб Морката не спросила, — прошептала Креона, оглянувшись на север, будто боялась.

— Почему?

— Хморок — муж её.

— Да вашу ж расщелину! — я едва не сплюнул, — Сколько у вас всего богов? Они все существуют?!

В этот раз эти оба не удивились, а испуганно посмотрели наверх.

— Маюна тебе в почки, громада, — прошептал бард, — Ты бы потише, а то накличешь беду.

— Богов много, — наконец, ответила Креона, — Сильных мало.

— Яриус, Сияна, Мавша, Маюн, Стрибор… — начал перечислять бард, — Ещё и на севере есть.

— Нам двоих хватает, — сказала Креона, — Морката да Хморок.

Разговор мне нравился всё меньше, а желание двигаться на юг росло всё больше. Случайно назвавшись Хмороком, мне казалось, что лучше встретиться ещё раз с Мавшей, чем с таинственной Моркатой.

Я показал Креоне рукоять топора:

— Посмотри.

Та протиснулась вперёд. Прищурилась, коснувшись дерева.

— Хморок… — она задумалась, словно прислушивалась к внутренним ощущениям, — Сложно, половина стёрты, и я плохо знаю этот ваш диалект.

— Наш?

— Ну, это ваше племя бросское, которое не вылезает из гор. Никто… ну, то есть я даже и не знаю, как их называют. Железняки-то самые обжившиеся, ну ещё хранители есть. А вот о третьем бросском народе даже легенд почти не осталось.

— Хладочара, это нужно у самих броссов спрашивать, так ведь?

— Хранители? — переспросил я.

— В Бросских Горах есть храм Хморока. Хранители живут рядом.

— Попытайся, — поднажал я, снова показав рукоять.

Она нахмурилась:

— Я… жду… но… но…

— Ночи?

Колдунья потёрла подбородок:

— Здесь есть слово ночь, но и ещё что-то? Вот словно бы и день ещё, а потом… Новая ночь, может быть?

— Жду новой ночи? — переспросил я, задумавшись.

Я уже было обрадовался, что здесь слова звучат, как в Завете Ушедших во Тьму. «Я жду ночи, потому что помню — Тьму боятся только в ночи», — стих в первую очередь о том, что Тёмный Жрец всегда должен ждать нужного момента.

«Новая ночь» немного меняла смысл. Надо будет подробнее об этом разузнать.