Неубедимый
Шрифт:
— Мы успокаивали ценного сотрудника Лёву и пересказывали ему содержание книги, а сейчас уже идём по местам! — вытянувшись в струнку, отрапортовал Шурик.
Ох, не надо было ему привлекать к себе внимание!
— Вы не думайте, я помню, кого назначил ответственным за распространение слухов, — смакуя каждое слово, произнёс коммерческий директор. — Лёва честно справляется. Одно ток-шоу чего стоит.
— Завтра ещё две публикации будут, — ввернул тот.
— Вот! — Цианид поднял палец вверх. — Завтра будут ещё две публикации. Потом Виталик. Втёрся в доверие к самому Порфирию Сигизмундовичу! Ну, это, считай, вообще вписал себя в историю мирового кинематографа. И нужную нам сплетню — тоже.
— Так Сигизмундыч этот режет свои фильмы и отснятый материал бракует то и дело, — напомнил Виталик. — К тому же сегодня не мой день.
— Сам факт важен! — Когда Константину Петровичу нужно поставить кого-то в пример, все прежние грехи забываются. — Про Марину с Галиной и говорить нечего — они просто… как это говорится… порвали танцпол! На европейский уровень вывели нашу тему. И только Александр Курманаев, ответственный, между прочим, не менее, чем Лев Разумный, и пальцем не пошевелил, чтобы сдвинуть это дело с мёртвой точки.
— Так оно и без меня двигается, — обезоруживающе улыбнулся Шурик.
— Это отговорка бездельника и лентяя! Вспомни о своих многочисленных знакомствах! И позвони хоть кому-нибудь, просто чтоб совесть свою очистить!
— Хорошо, — покладисто кивнул Шурик. — Уже иду звонить Мише Ёжику.
Легко сказать «иду». По пути на своё рабочее место Шурик набрал все три известных ему телефонных номера бывшего однокурсника, а ныне — главного редактора главного городского журнала. Ни один номер не ответил. Это была не новость.
Миша поступал так ещё в студенческие годы. Он первым на курсе обзавёлся громоздкой трубкой, больше похожей на рацию, и отключал её всякий раз, когда уходил на дно. Причины ухода на дно были самые разные: невозможность вернуть долги, кризис романтических отношений, творческий тупик. Что Миша делает на дне, никто не знал. Но возвращался он всегда бодрым, свежим, с новыми идеями. И только Мишин взгляд после каждого такого заныривания становился всё тяжелее и тяжелее. К четвёртому курсу этот взгляд не могли выдерживать не только однокурсники, но даже некоторые молодые преподаватели.
Шурик вздохнул и набрал номер редакции.
— Здравствуйте! — лучезарным голосом ответила женщина-робот. — Вы позвонили в редакцию журнала «Невские перспективы»! Ваш звонок очень важен для нас! Чтобы связаться с рекламным отделом, нажмите ноль!
Шурик ждал.
— Чтобы поблагодарить нас за нашу работу, нажмите один, — ласково пропел автоответчик.
Шурик ждал.
— Чтобы прослушать информацию о точках распространения журнала, нажмите два, — чуть менее восторженно сообщила трубка.
Шурик ждал
— Чтобы узнать об условиях льготной подписки, нажмите три, — будничным тоном сказал телефон, и стало понятно, что говорит не робот, а самая обычная, земная женщина из плоти и крови.
Шурик ждал.
— Чтобы сообщить о найденных опечатках, нажмите четыре, — с угрозой в голосе сказала гражданка из трубки.
Шурик вздрогнул, но не отступил.
— Чтобы поучить нас оформлять обложку, нажмите пять! — прорычала дьяволица, которой наступили на хвост.
Шурик был твёрже камня, к тому же не собирался никого ничему учить, он всего лишь хотел поговорить с Мишей Ёжиком.
— Чтобы узнать что-то ещё, дождитесь ответа секретаря! — нежным синтетическим голосом промурлыкал телефон. — И помните, ваш звонок очень важен для нас.
В трубке заиграл приятный летний джаз. Шурик ждал ответа. Ждал, ждал и ждал. Секретарь всё не отвечал. Видимо, очень устал. И с Мишей Ёжиком его не соединит. Раздались короткие гудки. Шурик перезвонил на другой телефон и ещё раз ознакомился с гаммой настроений автоответчика. Нет, всё-таки секретарь очень занят. Как жаль. Придётся топать в редакцию «Невских перспектив» самому.
Родители уличили Аню в прогулах. И попалась она совсем глупо, но отступать было поздно. С позором — хорошо хоть не с мигалками — её утром отвезли на учебу. Чтоб не шлялась где ни попадя с кем не надо, а училась, набиралась ума, стала хорошим управленцем. Аня была не против того, чтобы когда-нибудь — в будущем, отдалённом, невообразимом, — стать хорошим управленцем. Сидеть в дорогом кресле и управлять. Быть царицей, мудрой и справедливой. Внедрить внедрение по облегчению жизни офисных служащих. Чтоб раб судьбу благословил. Но это будет потом, зачем торопить события? Сейчас нет ничего важнее этих тревожных часов, которые она проводит в «Фее-кофее», сплетая невидимую нить между ним и собой.
Кое-как досидев до конца первой пары, будущая внедрительница внедрений устремилась — сквозь толпу медлительных, каких-то сонных, совсем не живых, будто никогда никого не любивших людей — туда, на набережную Обводного канала, где без неё уже могло случиться что угодно.
Охранник оглядел её, как людоед, который не так давно стал вегетарианцем и ещё не забыл своих прежних привычек, — только что зубами не щёлкнул. За барной стойкой опять маячила обладательница разноцветных косиц.
Аня сделала заказ, она уже вычислила самое дешевое и низкокалорийное блюдо, которое, вдобавок ко всему можно было смаковать хоть целый час. Этот шедевр выдумала Елена Васильевна, специально для Костыля. Когда ей надоел его дежурный вопль «Хозяйка, мечи на стол харчи, у мужика от голода портки спадают!» — она стала готовить — специально для него — рагу из продуктов, у которых истекал срок годности. Некрупный жилистый Костыль умудрялся съедать за один присест целую кастрюлю этого варева. Однажды Джордж по ошибке внёс это чудо-блюдо в основное меню. У Костыля появились конкуренты: главным образом те, кто, как и Аня, хотели подольше посидеть в «Фее-кофее», имея перед собой на тарелке законный повод.
Итак, Аня смаковала «Любимое рагу Костыля», а Костыль ревниво следил за тем, чтобы она не заказала вторую порцию.
Дверь открывалась и закрывалась. Кто-то входил, кто-то уходил, не докладывая о себе и не прощаясь. Разговоров почти не было — в это время кафе заполняли одиночки. Звенела ложечка о край фарфоровой чашки. Звучала музыка, под которую хотелось растянуться на полу и помедитировать в своё удовольствие.
Дверь в очередной раз распахнулась, но с каким-то жалобным и в то же время торжественным звуком, что-то вроде «Уиии-тадам!». Охранник-людоед, который от нечего делать изгрыз уже целую упаковку зубочисток — их трупики горкой лежали в пепельнице у его ног, — поднялся, раскинул руки так, словно собирался за раз унести на себе все сокровища из пещеры Али-Бабы, и, ухмыляясь, двинулся вперёд.