Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Шрифт:
В основном по этой причине образованные молодые евреи чувствовали возрастающее отчуждение от советского общества. Юноши и девушки из еврейских семей нередко отличались начитанностью и тягой к образованию и знаниям. При этом они рано сознавали, что из-за национальной графы в паспорте у них не будет такой блестящей карьеры, как у их родителей в 1920-е и 1930-е гг. Михаил Агурский, сын убежденных большевиков-интернационалистов, впоследствии православный, а затем сионист, вспоминал, какие чувства владели им в 1960-е гг.: «Евреи были обращены в сословие рабов. Нельзя было ожидать, что народ, давший уже при советской власти и политических лидеров, и дипломатов, и военачальников, и хозяев экономики, согласится возвратиться в униженное состояние сословия, высшей мечтой которого было получить должность зав. лабораторией» {712} .
Многие представители советской интеллигенции с еврейскими корнями — писатели, поэты, музыканты, художники и актеры — пережили страх и унижение в годы «борьбы с космополитизмом». Это помогло им избавиться от иллюзий относительно природы советской власти. В 1960-е гг. они оказались в авангарде процессов культурной эмансипации и начали задумываться на тему прав человека. Быть евреем в то время означало быть сторонником
Для многих евреев Израиль стал предметом коллективной гордости и все больше мечтой о другой жизни. Во время арабо-израильского конфликта в октябре 1956 г. советские газеты обрушились на Израиль с яростной критикой за его агрессию против Египта {715} . Но не прошло и года, как в Москву на Всемирный фестиваль молодежи и студентов приехала делегация из Израиля. В составе делегации были молодые ветераны недавней войны: они держались с достоинством и без страха, а главное, гордились тем, что они — евреи. Для московских и ленинградских евреев это было совершенно новым, это ошеломляло {716} . В официальных отчетах о фестивале с тревогой отмечалось: «Сионисты стремятся вести пропаганду среди советских граждан еврейской национальности», «на международный концерт в Останкино с участием израильской делегации пришло несколько тысяч граждан еврейской национальности»; «многие евреи Москвы ежедневно устраивают паломничество к общежитию Тимирязевской академии, где размещена израильская делегация». Большая толпа молодых евреев, не сумевших достать билеты на музыкальное представление израильской делегации, взломала железные ворота перед театром Моссовета и ворвалась во двор театра. Для советских евреев приезд израильтян стал знаковым событием: некоторые из них впервые в своей жизни заинтересовались религией своего народа, его культурными традициями. Несмотря на усиленную антисионистскую пропаганду, все больше и больше евреев стали подавать заявление об эмиграции: они желали уехать на Ближний Восток, на свою вновь открытую «историческую родину» {717} .
Одновременно в противовес «еврейскому» движению возникло другое неоформленное, но значительное движение, выстроенное на идеях русского национализма, его сторонники считали революцию 1917 г. незаконным переворотом и концом «русской государственности». Как отмечает израильский историк Ицхак Брудный, «к началу хрущевского времени уже многие русские националисты-интеллектуалы занимали высокое положение в ведущих институтах и университетах, заседали в редакциях важнейших газет и литературных журналов или часто там печатались». Эти люди выступали против разрушения памятников русской истории, уничтожения православных храмов. Они горевали о том, что русская деревня, издавна считавшаяся хранительницей традиций предков и духовности народа, быстро исчезает с лица земли. Существенной составляющей идеологии нового русского национализма стал антисемитизм. По сути, главные обвинения в адрес евреев были восприняты новым поколением националистов от Белой эмиграции и ветеранов «власовской армии», живущих на Западе, и прежде всего тезис о том, что революция 1917 г. явилась нечем иным, кроме как «еврейско-большевистским заговором» против русского народа {718} .
Укрепление позиций русских националистов, наряду с ростом еврейского самосознания, приводило к росту напряженности и скрытой фракционной борьбе внутри творческих союзов, в учебных заведениях и даже научных кругах. Ситуация на Ближнем Востоке лишь подливала масла в огонь. Блестящая победа израильтян над арабами в Шестидневной войне 1967 г. наполнила советских евреев гордостью за свою далекую «родину» и резко отделила их от советского общества, особенно от «русских» антисемитов. Все эти события позднее привели к тому, что у многих молодых евреев отпадало желание быть советскими гражданами, и они стали думать об отъезде из СССР {719} .
Всплеск инакомыслия
Хрущев, особенно к концу своего правления, дискредитировал начатый им самим процесс десталинизации общества. Первый секретарь ЦК КПСС никак не мог определиться и понять, чем же ему следует руководствоваться: с одной стороны, он ненавидел Сталина, но при этом предпочитал использовать методы администрирования и кампанейщины сталинского образца. Ему хронически не хватало последовательности в действиях, а своими бесконечными речами и безрассудным поведением он подорвал свой авторитет. В марте 1961 г. историк, профессор МГУ Сергей Дмитриев записал в своем дневнике: «Хрущев всем безобразно надоел. Его поездки и бессодержательно-многословные словоизвержения приобрели вполне законченное идиотское звучание. Вообще все чаще чувствуется в общественно-политической атмосфере какая-то совершенная прострация, сгущающаяся пустота, топтанье в пределах все того же давно выбитого пятачка, круга» {720} .
Из-за непоследовательной политики в области культуры Никита Сергеевич нажил себе множество врагов среди влиятельных деятелей искусств и тех чиновников, которые тосковали о сталинском единообразии. Он лично одобрил повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», которую ему показал Твардовский. Либерально настроенная интеллигенция восторженно встретила публикацию повести Солженицына в «Новом мире». На мгновение коекому даже показалось, что стены сталинской цензуры пали и теперь можно свободно и безбоязненно говорить правду о преступлениях прошедшей эпохи. Однако уже 1 декабря 1962 г. Хрущев явился на выставку московских художников в Манеже и, натравленный партийными идеологами и академиками от живописи, устроил разнос молодым художникам-авангардистам, обзывая их «дегенератами» и «педерастами», а их произведения — «мазней» и «дерьмом собачьим». Площадной бранью Хрущеву хотелось показать, что лично он, как и все люди его поколения, является приверженцем «народного искусства» в духе социалистического реализма и твердо держит руку на руле партийного управления культурой. Однако своей безобразной выходкой советский руководитель сыграл на руку ретроградам-сталинистам, а также «русским патриотам», и подорвал позиции тех деятелей культуры, которые поддерживали курс XX съезда. В декабре 1962 и марте 1963 г. прошли две разгромные встречи Хрущева с творческой интеллигенцией, на которых он проявил еще большую грубость и нетерпимость, чем на встрече в 1957 г. Не стесняясь в выражениях, он обвинял молодых литераторов и художников в «антисоветчине» и открыто грозился выслать их из страны. Никита Сергеевич оповестил собравшихся людей из творческих элит о том, что они должны оставаться «артиллерией партии» и прекратить «бить по своим». Большинство молодых художников и литераторов уже не желали быть «артиллеристами», тем более партийными, но все еще верили, что своим творчеством помогают проводить «линию XX съезда», т. е. способствуют гуманизации социализма. Они рассчитывали на то, что Хрущев поддержит их в противостоянии со сталинистами. Вместо этого писатель Василий Аксенов, поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко, скульптор Эрнст Неизвестный и другие яркие и талантливые люди из оттепельного антисталинистского лагеря подверглись злобной и хорошо организованной травле. Они вдруг осознали, что им противостоит грубая и безжалостная сила, поддержанная лидером государства {721} . Это осознание положило начало культурному и политическому инакомыслию в СССР.
Снятие Н. С. Хрущева в 1964 г. со всех должностей первоначально устроило всех — как сталинистов, так и антисталинистов. Люди, поддержавшие «оттепель» и политику борьбы с культом личности, полагали, что Хрущев уже ни на что не годен и любой руководитель, который придет ему на смену, будет лучше. Однако вскоре они поняли, как ошиблись. Новая кремлевская верхушка довольно быстро свернула процесс десталинизации советского общества. Основной массе партийных руководителей и идеологов не нравились новые веяния, проникавшие с Запада в среду советской интеллигенции. Появились «разговорчики» о правах и свободе личности, люди стали выражать пацифистские взгляды и высказываться за плюрализм мнений, росла популярность американской музыки и массовой культуры. За просчеты и провалы партийных пропагандистов должен был отвечать КГБ: в органах госбезопасности был создан отдел, который занимался «профилактической работой» с представителями творческих и научных элит. В своем докладе, представленном в конце 1965 г. Центральному комитету КПСС, КГБ пытался минимизировать ущерб, нанесенный предыдущим десятилетием существующему строю: «Нельзя говорить о том, что отдельные антисоветские и политически вредные проявления свидетельствуют об общем росте недовольства в стране или о серьезных намерениях создать антисоветское подполье. Об этом не может быть и речи» {722} .
Однако в том же году новое руководство страны и КГБ своими действиями спровоцировали новый серьезный конфликт между интеллигенцией и государством. 8 мая Леонид Брежнев с трибуны торжественного заседания в Кремле, посвященного Дню Победы, произнес хвалебные слова о Сталине как выдающемся полководце. А в сентябре сотрудники КГБ арестовали писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля, чье «преступление» заключалось в том, что они, под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак, публиковали свои произведения за границей. Неожиданно для властей в ЦК КПСС стали поступать многочисленные обращения от ведущих деятелей науки и культуры СССР — ученых, литераторов, художников — с просьбой освободить арестованных писателей и остановить процесс сползания назад к сталинизму. Благодаря энергии жен арестованных писателей, их друзей и сочувствующих им интеллектуалов возникло подлинно демократическое движение, выступавшее за гласность судебных процессов и соблюдение конституционных прав личности. Члены движения, которых официальные органы впоследствии прозвали диссидентами, не только обращались к власти с призывом «уважать вашу собственную Конституцию». Вскоре они стали взывать к мировой общественности через зарубежные средства массовой информации {723} .
Советское военное вторжение в Чехословакию в августе 1968 г. подтвердило худшие опасения свободолюбиво настроенной части советской интеллигенции: послехрущевское руководство ведет страну по пути возрождения сталинизма. Подавление грубой силой идей Пражской весны и «социализма с человеческим лицом» разбило еще теплившуюся надежду на реформирование существующей в Советском Союзе системы. События в Чехословакии не вызвали сколь-нибудь заметного общественного протеста, если не считать героический выход на Красную площадь восьми людей с лозунгами солидарности с чехами. Но значительное число людей в советских элитах переживало кризис идентичности, их чувства были поруганы, идеалистический советский патриотизм растоптан. История диссидентского движения, его влияния на умонастроения в обществе выходит за рамки данной книги. Диссидентов, открыто выражавших свои взгляды, было не слишком много. Однако среди образованных и думающих людей было немало тех, кто сочувствовал инакомыслящим, поддерживал их позицию и считал, что моральная правота на их стороне. Таких людей насчитывалось сотни тысяч. Следует отметить, что многие диссиденты в прошлом являлись пламенными коммунистами-реформаторами, но со временем почувствовали себя обманутыми, разуверились в советском строе и стали враждебны режиму. Кроме того, они чувствовали отчуждение со стороны широких масс сограждан, не способных понять, что заставило их поменять свои взгляды и перейти на антисоветские позиции. Это растущее отчуждение перешло в самоизоляцию — желание не иметь ничего общего с этим государством и пассивным большинством его населения. Впоследствии эти настроения побудили многих диссидентов эмигрировать на Запад. Что касается «просвещенных аппаратчиков», то они в основном продолжали работать на государство и делать карьеру в ожидании очередного поворота судьбы.