Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Шрифт:
Откуда вдруг взялись рассудительность и реализм? Почему члены Политбюро так резко поменяли свое мнение? Очевидно, благодаря дополнительной информации, в частности телефонному разговору Косыгина с Тараки, который прояснил ситуацию в Афганистане. Однако определяющую роль, видимо, сыграло личное вмешательство Брежнева, а также позиция его помощника по международным делам Александрова-Агентова {977} . Как выразился Громыко, Леонид Ильич стеной стоит за разрядку. Он был крайне заинтересован в том, чтобы наконец-то встретиться с Картером и подписать подготовленный Договор об ОСВ. В этой ситуации, как и весной 1972 г., генсек хотел избежать любых шагов, которые могли бы осложнить саммит с Картером и другие встречи с руководителями западных стран. Кроме того, Брежнев опасался любого военного вмешательства и считал, что на это можно пойти лишь в самую последнюю очередь, когда другие средства исчерпаны. Леонид Ильич присутствовал на втором и третьем заседании Политбюро по афганскому кризису и твердо выступил против военного вмешательства. После того как советский военный самолет доставил Тараки в Москву, Брежнев сообщил ему, что советские вооруженные силы не будут посланы в Афганистан.
Однако решение не посылать войска в Афганистан было не таким твердым, как оно казалось вначале. Первоначальная паническая позиция членов триумвирата, боявшихся «потерять» Афганистан, грозила рецидивами. Иллюзорную задачу повести за собой Афганистан «по пути социалистических реформ» никто с повестки дня не снимал. Скорее наоборот. Члены комиссии Политбюро по Афганистану Громыко, Андропов, Устинов и Пономарев подтвердили эту задачу в своей записке в Политбюро вскоре после отъезда Тараки из Москвы. В результате материальные вложения СССР в кабульский режим увеличились, а число советских советников, в основном военных специалистов и сотрудников спецслужб, достигло приблизительно 4 тыс. человек {979} .
Все эти меры сыграли важную роль на следующем этапе борьбы за власть в Афганистане — между Тараки и Амином. Исход можно было предвидеть давно. Хафизулла Амин был гораздо более волевым и решительным руководителем. И характером, и манерами он очень напоминал иракского лидера Саддама Хусейна. Образцом для подражания Амин считал Сталина. Он был готов на неограниченное применение силы для установления своего режима и был готов рисковать по-крупному ради осуществления своих честолюбивых планов. Его энергичные действия по модернизации и наведению дисциплины в афганской армии и во время подавления восстания в Герате снискали ему симпатии со стороны советских военных советников. Однако Брежнев был на стороне Тараки. В начале сентября 1979 г., когда Тараки по пути домой из Гаваны, где проходила встреча стран — участниц Движения неприсоединения, остановился в Москве, Брежнев и Андропов пригласили его на доверительную беседу. Они предупредили афганского президента об угрозе, исходящей от Амина, и о том, что тот уже убрал преданных Тараки людей с ключевых постов в органах безопасности. Есть основание предполагать, что после этого разговора сотрудники КГБ совместно с работниками советского посольства в Кабуле предприняли попытку избавиться от Амина, но их план привел к обратному результату. Амин арестовал Тараки и 9 октября отдал приказ задушить его в тюремной камере. После чего Амин выслал из страны советского посла, считая его замешанным в заговоре против себя {980} . Леонид Ильич принял близко к сердцу неожиданное известие об убийстве своего любимца. Эта смерть заставила генсека иначе взглянуть на судьбу афганской революции. Как утверждает врач Брежнева, тот будто бы сказал Андропову и Устинову: «Какой же это подонок — Амин: задушить человека, с которым вместе участвовал в революции. Кто же стоит во главе афганской революции? — говорил он при встрече. — И что скажут в других странах? Разве можно верить слову Брежнева, если все его заверения в поддержке и защите остаются словами?» Именно с этого момента стало вызревать решение о том, чтобы ввести войска в Афганистан и устранить Амина. По свидетельству Черняева, почти сразу же после убийства Тараки помощник Брежнева по международным делам Александров-Агентов якобы сказал одному из ответственных работников в международном отделе ЦК, что надо вводить войска в Афганистан {981} .
Возможно, бурное развитие с января 1979 г. революционных событий в Иране, провозглашение 31 марта того же года Исламской республики Иран, усиление иранской поддержки исламистских повстанцев на юго-западе Афганистана также способствовало тому, что советское руководство взглянуло новыми глазами на решение о вводе войск в Афганистан. Кремлевские вожди не могли даже предположить, что иранская революция положит начало новой эре радикального исламизма, которая переживет и холодную войну, и Советский Союз. В Кремле полагали, что в Афганистане за набиравшими силу фундаменталистами стоят американцы, чье участие в этих событиях они с самого начала чрезмерно преувеличивали. Афганистан занимал мысли Устинова, Андропова и Александрова-Агентова исключительно в свете состязания между СССР и США, где выигрыш одной стороны означает проигрыш другой {982} . Сосредоточение громадной американской военно-морской группировки в Персидском заливе после захвата 4 ноября 1979 г. «студентами — сторонниками Имама» посольства США в Тегеране встревожил советский Генеральный штаб. Генерал Валентин Варенников вспоминал, что в это время «нас беспокоило, как бы США, после того как их выкинули из Ирана, не переместили бы свои базы в Пакистан и Афганистан». Как утверждают, министр обороны Устинов возмущался: американцы заняты военными приготовлениями прямо у нас под носом, а мы почему-то должны таиться, изображать деликатность и терять Афганистан {983} . В подобных обстоятельствах поступившие из Кабула сообщения сотрудников КГБ о том, что Амин ведет двойную игру и втайне встречается с американцами, вызывали в Москве особую озабоченность. Сообщения были непроверены и неосновательны. Но семена подозрительности взошли быстро, так как упали в благодатную почву, подготовленную несколькими годами ранее предательством Анвара Садата и недавним убийством Тараки.
Решение СССР убрать Амина и «спасти» Афганистан является ярким примером «группового мышления» в самом верхнем эшелоне советского руководства и прежде всего среди членов триумвирата, отвечавших за внешнюю политику и безопасность. В какой-то момент в октябре — ноябре 1979 г. Андропов поддержал позицию Устинова, и они вдвоем начали разрабатывать план введения войск. Затем на это дали свое согласие Громыко и Александров-Агентов. Непосредственные участники этой интриги держали все приготовления в глубочайшем секрете, даже от остальных членов Политбюро, а также от собственных референтов и аналитиков. С точки зрения триумвирата, главнейшей задачей было склонить на свою сторону Брежнева. В начале декабря 1979 г. Андропов представил генсеку записку с доводами в пользу военного вторжения. Он писал: «Сейчас нет гарантий, что Амин, стремясь утвердить личную власть, не переметнется на Запад». В письме предлагалось свергнуть Амина и привести к власти в Кабуле членов другого крыла НДПА — парчамистов, которые бежали от Амина за границу {984} .
Ставшие сегодня доступными документы показывают, что основной пункт в логике Андропова — грозящее предательство Амина — возник практически на пустом месте. Глава КГБ, похоже, исполнил ту же роль, какую он сыграл в 1968 г. во время Чехословацкого кризиса: информацию о положении в стране он подавал либо неполную, либо и вовсе неверную только для того, чтобы добиться от Леонида Ильича согласия на ввод войск. 9 декабря Андропов и Устинов сообщили Брежневу о том, что велика вероятность размещения американцами ракет среднего радиуса в Афганистане, которые могут быть нацелены на важнейшие советские военные объекты на территории Казахстана и Сибири. Устинов предложил воспользоваться как предлогом неоднократными просьбами Хафизуллы Амина об оказании стране военной помощи и направить в Афганистан ограниченный контингент советских войск. Уже находившиеся в Кабуле группы «коммандос» КГБ и ГРУ, а также называемый «мусульманский батальон», рекрутированный из представителей народов Средней Азии, должны были устранить Амина и обеспечить гладкий переход власти к другому политику, ставленнику Москвы. Заговорщики рассчитывали вывести основные советские силы из Афганистана сразу же после того, как новый режим стабилизируется {985} .
Даже на этом этапе было еще не поздно опровергнуть доводы в пользу военного вмешательства, если бы кто-нибудь из посвященных в разработку операции выразил беспокойство по поводу серьезных последствий подобного шага для политики разрядки. Однако на этот раз ни Брежнев, ни Громыко этого не сделали. Осенью 1979 г. разрядка быстро шла ко дну. Та незначительная аура доброй воли, которая возникла во время встречи Брежнева с Картером, угасла без следа. По настоянию нескольких сенаторов-демократов, стремившихся уцелеть на выборах, Белый дом поднял ложную тревогу по поводу присутствия советской воинской бригады на Кубе. На деле эта «бригада» была группой советских военных советников, которые присутствовали на острове уже многие годы. Обвинения Москвы в нарушении соглашений 1962 г. было полностью надуманным. Этот странный предвыборный фортель администрации еще больше насторожил кремлевских руководителей, им уже казалось, что кто-то в Вашингтоне решил бросить Советскому Союзу вызов по всем направлениям {986} .
Окончательно чашу весов в пользу ввода войск в Афганистан склонило решение НАТО разместить в Западной Европе стратегическое ядерное вооружение нового поколения — ракеты «Першинг-2» и крылатые ракеты. Это решение, официально принятое 12 декабря на специальной встрече министров иностранных дел и министров обороны стран НАТО в Брюсселе, прогнозировалось советскими экспертами еще за несколько дней до начала Брюссельской встречи. Такой прогноз добавлял весомости аргументам Устинова и Андропова, которые на встрече с Брежневым 8 декабря подчеркивали, что афганская проблема связана с общим ухудшением стратегической ситуации для СССР и что американские ракеты могут также быть размещены в Афганистане {987} .
Советские военные были единственными, кто открыто возражал против планируемого ввода войск. Перед началом заседания Политбюро по афганскому вопросу во время неофициального обмена мнениями начальник Генерального штаба маршал Николай Огарков высказал вслух Брежневу и членам триумвирата свои замечания, а также замечания своих коллег. Он ссылался на возможные трудности, подстерегающие советские войска в незнакомой и тяжелой обстановке, и еще раз напомнил партийным руководителям о том, что опасения, связанные с враждебной деятельностью американцев в этом регионе, неосновательны. Однако Устинов был в натянутых отношениях с Огарковым и резко осадил его: «Вы что, будете учить Политбюро? Вам надлежит только выполнять приказания». Уже на самом заседании Политбюро Огарков снова попытался предупредить о серьезных последствиях ввода войск. «Мы настроим против себя весь мусульманский Восток и понесем политический ущерб в мире». На этот раз Андропов оборвал его: «Занимайтесь военными делами. Предоставьте принимать политические решения нам, партии и Леониду Ильичу». В тот день решение по Афганистану на Политбюро все же не было принято. Через два дня, 12 декабря, Андропову, Устинову и Громыко стало известно о том, что НАТО собирается разместить «Першинги» и крылатые ракеты в Европе. На этот раз члены Политбюро одобрили план Устинова — Андропова по «спасению» Афганистана: свергнуть Амина и одновременно ввести войска. Немощный Брежнев заметно волновался, когда ставил дрожащей рукой свою подпись на этом решении {988} .
Официальному заявлению Москвы о том, что правительство в Кабуле само обратилось к Советскому Союзу с просьбой защитить его, никто не поверил, тем более что положение усугубилось из-за топорных действий сотрудников КГБ. Сначала они попытались отравить Амина, а после того, как яд не подействовал, бойцы спецназа взяли штурмом его дворец, устроив там бойню (некоторые из них погибли сами). Это был уже не гладкий, а кровавый переворот, и он вызвал яростную реакцию в США и возмущение во всем мире. Здание советско-американской разрядки, и без того находящееся в плачевном состоянии, рассыпалось в прах после санкций Картера. Свидетели из окружения генсека вспоминали, что он сильно переживал крах отношений с Вашингтоном и начал смутно сознавать, что ввод войск в Афганистан был грубейшей ошибкой. Александров-Агентов в воспоминаниях обронил любопытное свидетельство: однажды Брежнев обратился к Андропову и Устинову с упреком: «Ну и втянули вы меня в историю!» {989} .