Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Шрифт:
АХРОМЕЕВ (с обидой):Генералы — люди хорошие. (Общий смех.)Да, да. Партийные и правильные. Есть генералы и генералы. Если генерал считает, что он больше Политбюро заботится о стране, то с таким генералом надо разбираться.
ГОРБАЧЕВ: Если мы за мир не будем бороться, народ нас не поймет. И если мы оборону ослабим, нас народ тоже не поймет. У него здоровый шовинизм. Тут лезвие, по которому мы идем. Ошибись, закуси удила — можно наворочать таких дел…» {1110} .
Горбачев пустил в ход все свое красноречие, чтобы преодолеть сопротивление военных и добиться своего. В канун Нового года он на правах верховного главнокомандующего и председателя Совета обороны утвердил новую военную доктрину. Это было важной мерой, однако это окончательно положило конец восторгам, которые вначале испытывали военные в отношении Горбачева и его реформаторского курса.
«Новое мышление» Горбачева продолжало эволюционировать даже в отсутствие малейших признаков снижения напряженности в отношениях с Соединенными Штатами. В этом было резкое отличие горбачевской политики от советского курса разрядки времен Брежнева.
Несмотря на тезис об «общечеловеческих ценностях», Горбачев не оспаривал ленинских канонов официальной идеологии. Напротив, он относился к ним гораздо серьезнее, чем его предшественники. Он часто высказывал приверженность марксизму-ленинизму и публично призывал «раскрыть потенциал социализма». Эти заявления сбивали с толку даже искушенных представителей интеллектуальной элиты Москвы, которые уже давно считали коммунистическую идеологию разлагающимся трупом. Более того, многие люди как за пределами Советского Союза, так и внутри страны видели, что все экономические начинания Горбачева, в том числе антиалкогольная кампания, ставят целью придать «ускорение» старой, отжившей системе. Яковлев в частном порядке жаловался, что советский руководитель так и остался пленником идеологических мифов, основанных на теории классовой борьбы. «В течение первых трех лет перестройки, — признается Черняев, — руководитель СССР «мыслил улучшение общества в категориях марксизма-ленинизма, уверенный в том, что, если бы Ленин умер не в 1924 году, а хотя бы лет десять спустя, с социализмом в СССР было бы все в порядке». Генсек с громадным пиететом относился к основателю партии большевиков; он держал на своем рабочем столе тома с произведениями Ленина и перечитывал их в поисках ответов на многие вопросы, а также для политического вдохновения {1112} .
Время для отхода Горбачева от идеологии и политики ленинизма и открытых разногласий с консервативными коллегами придет намного позже. По ряду внешнеполитических вопросов разногласия внутри Политбюро касались не столько идеологических принципов, сколько выбора тактики сокращения советского присутствия и расходов за рубежом. Особенно резко это выявилось во время обсуждения на Политбюро безнадежного положения, сложившегося в Афганистане. Пакистанский режим генерала Зия уль-Хака при финансовой и военно-технической поддержке ЦРУ вооружал и оплачивал формирования исламских фундаменталистов, которые сражались против советских войск и просоветского афганского правительства. Советские войска не могли ликвидировать формирования моджахедов, базы которых находились в горных аулах и на пакистанской территории {1113} . Горбачев вместе с остальными членами Политбюро все еще возражал против вывода войск из Афганистана. Он доказывал, что прежде нужно организовать в этой стране жизнеспособное правительство, в котором бы участвовали умеренные исламисты и которое бы сохраняло дружественные отношения с Советским Союзом. Советский Союз не должен допустить, чтобы войска США или вооруженные отряды моджахедов контролировали Афганистан. К 1987 г. стало ясно, что это желание несбыточно главным образом из-за скоординированных действий США, Пакистана и моджахедов. Министр обороны Сергей Соколов, маршал Ахромеев и командующий советскими войсками в Афганистане генерал Валентин Варенников выступили за немедленный вывод вооруженных сил. Их поддержал замминистра иностранных дел Георгий Корниенко. Даже Громыко, последний из доживших до этих дней сторонник принятия решения о вторжении в Афганистан, выступил в поддержку немедленного вывода войск {1114} .
Однако два влиятельных члена Комиссии Политбюро по Афганистану — министр иностранных дел Шеварднадзе и председатель КГБ Крючков — настаивали на продолжении усилий по «спасению» Афганистана, опасаясь кровопролития в Кабуле и ущерба интересам безопасности СССР в случае победы исламских фундаменталистов. Еще в 1986 г. органы КГБ предложили кандидатуру Наджибуллы на смену Бабраку Кармалю. Ярый приверженец «нового мышления» Александр Яковлев в то время был солидарен с Крючковым и поддерживал «афганизацию» войны. Горбачев, как свидетельствуют записи заседаний Политбюро и воспоминания участников тех событий, склонялся к постепенной «афганизации» и игнорировал предостережения Ахромеева и Корниенко. Позже и Горбачев, и Яковлев будут утверждать, что война в Афганистане затянулась прежде всего из-за жесткой политики Соединенных Штатов {1115} .
Позиция Горбачева в отношении Афганистана не являлась единичным случаем. Он и Шеварднадзе продолжали в целом стоять за поддержку и сохранение связей с советскими союзниками, друзьями и сателлитами в странах третьего мира, в том числе с арабскими странами, Вьетнамом, диктатурой Менгисту Хайле Мариама в Эфиопии, Фиделем Кастро на Кубе и сандинистами в Никарагуа {1116} . Что побуждало советское руководство продолжать эту дорогостоящую политику, какие силы и причины им двигали? Может быть, Горбачев хотел провести реформы в стране, но при этом надеялся сохранить для СССР роль великой державы и не растерять союзников по всему миру? Или, может быть, Горбачев и Шеварднадзе по инерции оставались верными наследию революционно-имперской парадигмы в отношении стран третьего мира?
Приверженцы консервативной модернизации советской системы в Политбюро, равно как и сторонники жесткой антисоветской линии в администрации Рейгана, полагали, что так оно и есть. На самом деле на эти вопросы нет очевидного однозначного ответа. Генсек скорее всего просто мешкал, будучи еще не готовым начать односторонний демонтаж советской империи. Кроме того, складывается впечатление, что проблемы третьего мира никогда особенно не интересовали Горбачева: ведь идеология «нового мышления» подталкивала его все больше сосредоточиться на проблеме сотрудничества Советского Союза с развитыми капиталистическими странами «первого мира», а позднее поставить вопрос и об интеграции с этими странами. В 1987 г. Горбачев начал более отчетливо излагать собственные мысли о глобальной взаимозависимости между советским социализмом и западным капитализмом. Как и Хрущев в 1955-1957 гг., советский лидер пытался сочетать мирное наступление в международной политике с десталинизацией советского государства и общества, переговоры с Западом — с процессом либерализации у себя в стране. Однако, если Хрущев после венгерского и польского восстаний начал опять закручивать гайки, Горбачев был полон решимости пойти в своих реформах «очень далеко» и не сворачивать с пути. В ходе подготовки к встрече в Рейкьявике он добился пересмотра отношения советских властей к вопросам о правах человека, эмиграции и преследовании политических и религиозных инакомыслящих в Советском Союзе. «Надо открыть путь тысячам эмигрантов обратно в Советский Союз, двинуть этот поток обратно». После неудачи в Рейкьявике Горбачев доказывал, что для СССР жизненно важно вернуть к себе симпатии западноевропейских лидеров, интеллектуальной элиты и широкой общественности Запада. Без давления со стороны западноевропейцев невозможно рассчитывать на то, что администрация Рейгана займет более доброжелательную позицию. Горбачев продолжал резко высказываться в адрес идейных диссидентов, считая их врагами своего курса. Но 1 декабря 1986 г. он же внес на Политбюро предложение о том, чтобы самому известному диссиденту Советского Союза Андрею Сахарову было разрешено вернуться в Москву из Горького (ныне Нижний Новгород), где он находился в ссылке. В январе 1987 г. советские власти перестали глушить передачи радиостанций британской Би-би-си, «Голоса Америки» и западногерманской «Немецкой волны» {1117} .
К этому времени большинство должностных лиц в советском партийно-государственном аппарате и даже в КГБ начали нехотя признавать, что одним из главных препятствий для налаживания отношений с Соединенными Штатами является преследования в СССР по политическим и религиозным мотивам. Некоторые вспомнили, как возмущался Рейган в 1983 г., когда советские власти отказали группе христиан-пятидесятников в разрешении на выезд в США и те попросили убежища в американском посольстве в Москве. На заседании Политбюро председатель КГБ Чебриков предложил освободить сначала одну треть политических заключенных, а затем довести это число до половины. Подобное предложение носило тот же характер, что и замысел Андропова воспользоваться «еврейским вопросом» и диссидентами в качестве разменной карты в переговорах периода разрядки в 1970-х гг. После 1986 г. органы КГБ стали сокращать число арестов за «политические преступления», усилив вместо этого так называемую профилактическую работу. Они запугивали и шантажировали советских граждан, попавших под подозрение {1118} .
Главным фактором, влиявшим в это время на Горбачева и членов Политбюро, был продолжающийся экономический спад и нависшая угроза бюджетного дефицита. Первоначальные программы по перестройке и улучшению состояния советской экономики явно провалились. СССР с 1985 г. тратил на валютном рынке больше, чем зарабатывал. Это привело к двойному бремени, состоящему из внешнеторгового дефицита и внешнего государственного долга {1119} . Складывалась опасная ситуация, которую испытали на себе экономики восточноевропейских стран еще в конце 1970-х гг. За первые два месяца 1987 г. вследствие неразберихи из-за частичной децентрализации экономики и других непродуманных перестроечных экспериментов на 6% упало промышленное производство, причем больше всего пострадали тяжелая и легкая отрасли промышленности. Разрыв между государственными доходами и расходами составлял 80 млрд. рублей. В своих воспоминаниях Горбачев не объясняет, почему экономическое и финансовое положение страны после его прихода к власти так резко ухудшилось {1120} .
До осени 1988 г. рядовых членов Политбюро не информировали о реальных масштабах военных расходов, иностранной помощи и других закрытых статьях бюджета. Эти данные были пугающими. В дополнение к расходам, связанным с обороной, поддержанием армии и работой ВПК, которые поглощали, по утверждениям самого генсека, до 40% бюджета страны, Советский Союз поддерживал своих союзников в Центрально-Восточной Европе и уже упоминавшихся клиентов в третьем мире. Члены Политбюро поразились, узнав, что Вьетнам «стоил» советскому бюджету 40 млрд. рублей в год. Другие «клиенты» обходились СССР немногим меньше: на Кубу уходило около 25 млрд. рублей, на Сирию — 6 млрд. Еще с 1950-х гг. Советский Союз регулярно отправлял в Ирак, Ливию и Сирию огромное количество военной техники, в том числе новейших танков, самолетов и ракет, как правило, в кредит и безо всякой отдачи {1121} .