Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Шрифт:
Канцлер Коль по контрасту с постоянно запаздывающим Горбачевым действовал быстро и решительно. При поддержке администрации Буша Коль взял курс на полную интеграцию распадавшегося восточногерманского государства. Благодаря скоординированным действиям, которые стали, по словам двух молодых членов администрации Буша, «образцовым примером международной дипломатии» {1235} , США и ФРГ достигли желаемого результата: объединенная Германия стала частью НАТО. При этом СССР не получил никаких твердых гарантий насчет будущего системы европейской безопасности и о том, какая роль в ней будет отведена Восточной Европе в целом и Москве в частности.
Могильщик советской державы
Горбачеву, решившему покончить с холодной войной, приходилось вести политическую деятельность в двух направлениях: одна была нацелена на Запад, вторая адресовалась собственному народу. Благодаря таким чертам характера, как терпимость к инакомыслию, идеализм и морализм в политике, способность сомневаться и не рубить сплеча, а также неколебимая вера в здравый смысл людей и широкое понимание «общечеловеческих ценностей», он сделался любимцем Запада. Но у себя дома те же самые качества сделали его объектом презрения и ненависти среди военных и все больше — среди партийной номенклатуры. По этой причине со временем приоритеты Горбачева во внешней и внутренней политике изменились на прямо противоположные. Поначалу внешнеполитический курс генсека должен был помочь СССР преодолеть международную изоляцию, улучшить экономические и торговые отношения с Западом,
Оглядываясь назад, на уже остывший труп Советского Союза, можно заключить, что последним шансом для спасения государства могла бы стать радикальная финансово-экономическая реформа, разработанная в Москве и проведенная одновременно во всех республиках СССР в 1989 г., а может быть, еще и в первой половине 1990 г. Необходимо было отказаться от значительного числа социальных дотаций отсталым национальным республикам и областям. Позднее и сам Горбачев, и критики Горбачева из числа либеральных экономистов, примкнувших к его противнику Борису Ельцину, станут утверждать, что это было невозможно. Действительно, опасность социального взрыва вследствие «отпуска» цен на продукты и товары массового потребления велика. Однако «шоковая терапия», осуществленная в 1992 г. правительством Ельцина — Гайдара в наиболее жестокой форме и гораздо худшей финансовой ситуации, такого взрыва не вызвала. Напротив, можно представить себе сценарий, когда националистические и другие движения, которые угрожали авторитету и власти Горбачева уже летом — осенью 1989 г., были бы нейтрализованы на месяцы, а то и на годы радикальной экономической реформой, как и произошло в первый год «шоковой терапии» Ельцина — Гайдара. Последующая стихия рынка, реальная экономическая взаимозависимость республик, мириады торговых отношений между различными частями Союза смогли бы более действенно, чем военная сила или пропагандистские призывы, противостоять силам радикального национализма.
В то время правительство Горбачева обладало еще неразрушенным аппаратом управления и могло бы под большие кредиты от Западной Германии и других западных стран наполнить страну товарами массового потребления по «отпущенным» коммерческим ценам, ослабив хотя бы на время разрушительную связку инфляции, «лишних денег» и товарного голода. Ряд грамотных экономистов, включая Николая Петракова, Станислава Шаталина, а позже Григория Явлинского, предлагали подобные меры. Если бы Горбачев в конце 1989 г. поставил коллег по Политбюро перед выбором: сохранение державы с помощью радикальной экономической реформы или неизбежный распад страны, многие бы его поддержали и за ним пошли. Но этот выбор требовал ясного видения проблемы, а также воли и готовности в случае необходимости применить жесткие меры для удержания контроля над страной в критический момент. Ельцину, как известно, пришлось применить армию в октябре 1993 г., чтобы разгромить политическую оппозицию, выросшую на народном недовольстве «шоковой терапией». Горбачев, однако, не мог и не хотел использовать силу. Кроме того, он был, как мы убедились, больше привязан к идее сохранения «социализма» и дорогостоящих социальных программ, чем многие из правящей верхушки.
Упустив шанс повести весь Советский Союз к рынку и поставив все на карту идеалистического проекта интеграции СССР в «общеевропейский дом», Горбачев стал могильщиком советского государства. После крушения социалистической системы в Восточной Европе сам Советский Союз как государство, где стабильность строилась на непосильных социальных программах и дотациях прежде всего менее развитым республикам и областям, стал чрезвычайно уязвимым {1236} . И опять Горбачева подвела самонадеянность, но на этот раз речь шла не о сферах влияния советской державы в Восточной Европе: на карте стояла судьба самого СССР. Михаил Сергеевич по-прежнему продолжал полагаться на «процессы» в народных низах и верил, что ему удастся создать правовое государство, т. е. новый, демократический Советский Союз на одних договорных основах, не прибегая к шоковым экономическим мерам и использованию силы. Вместо того чтобы пойти на риск и взять ответственность за переход к рыночным ценам на себя, объяснив народу необходимость такого шага, Горбачев продолжал откладывать эту меру, перекладывать ответственность за углубляющийся хаос на партийную номенклатуру, «силы торможения» и руководство республик, которые получали все больше полномочий и автономии в рамках Союза. Пойдя по этой дороге, Горбачев сделал неизбежным переход политической инициативы к сепаратистским движениям в республиках, включая движение за независимость Российской Федерации, которое возглавил его бывший соратник, а позже кровный враг — Борис Николаевич Ельцин. Возникло опасное двоевластие, которое начало раздирать Советский Союз в самой его сердцевине, в Российской Федерации.
Еще в 1988 г. помощники умоляли Горбачева избавиться от опального Ельцина, уже ставшего притягательной фигурой для оппозиции, отправив его послом в какую-нибудь дальнюю страну. Они твердили, что Ельцин рвется к власти и очень опасен, но Горбачев всякий раз морщился и отвергал это предложение со словами: «Ну что вы хотите сделать из меня какого-то Брежнева, держиморду» {1237} . А в 1991 г. Ельцин уже стал первым избранным народом президентом РСФСР и, желая ослабить власть Горбачева, выдвинул лозунг о поддержании суверенитета России в составе СССР. И снова по непонятной для его соратников причине Горбачев совершил политическую ошибку, на этот раз фатальную — он не пошел на всенародные выборы президента СССР. Кроме того, он поставил во главе армии, КГБ и оборонной промышленности консервативных сторонников жесткой линии — Дмитрия Язова, Владимира Крючкова и Олега Бакланова.
К началу августа 1991 г. Горбачев растратил большую часть советского геополитического капитала, а также своего личного политического авторитета. Отчасти из-за его хронической неспособности определиться с курсом экономических и финансовых реформ денежно-кредитная и банковская системы Советского Союза практически развалились, внешние долги неумолимо росли: огромная страна с богатейшими ресурсами оказалась в мирное время на краю банкротства. Окончание холодной войны и сокращение бремени вооружений не дали народу ощутимых материальных выгод. Напротив, остро встала проблема продовольствия, магазины были пусты, вводилось нормированное распределение всех основных продуктов питания, за любыми товарами люди выстраивались в огромные очереди. Такого СССР еще не видел, даже в годы Великой Отечественной войны. Именно этот тяжелейший финансово-экономический кризис вызвал к жизни национально-сепаратистские движения, получившие широкую популярность в массах. Прежде всего это касалось Российской Федерации. Огромную выгоду из этой ситуации извлек, как уже говорилось, Борис Ельцин {1238} .
К середине 1990 г. Горбачев казался многим своим соотечественникам жалким и безвольным человеком, который много говорит, но мало что делает. Он вызывал негативные чувства уже не только у тех, кто сопротивлялся переменам, но и у тех, кто решительных перемен требовал. Представители интеллектуальной и творческой элиты, еще недавно называвшие себя «прорабами перестройки», отреклись от Горбачева. Эти люди начали выходить из партии, уничтожать свои партбилеты и горячо поддерживать антикоммунистические лозунги Бориса Ельцина — в недавнем прошлом члена Политбюро ЦК КПСС. Прежние союзники и сателлиты СССР публично называли Горбачева предателем дела социализма. Но даже его новые партнеры, западные политики, получившие немало выгод от его внешнеполитических инициатив, не пришли к нему на выручку. Когда Горбачев обратился к ним за крупными кредитами и субсидиями, они ему отказали. В ситуации, когда казна СССР была совсем пуста, это было жестоким разочарованием для кремлевского лидера. В июле 1991 г., уже на грани финансового и политического краха страны, Горбачев попросил своего «друга» Джорджа Буша организовать нечто вроде плана Маршалла, чтобы помочь превращению советской экономики в экономику рыночную. Это означало, что западные страны, банки и международные организации, вроде Международного валютного фонда, должны были вложить в разваливавшийся Советский Союз несколько десятков, а может, и сотен миллиардов долларов. Маргарет Тэтчер, уже ушедшая с поста лидера Великобритании, поддерживала эту идею. Однако прижимистый в отношении финансов президент США и особенно его советники прохладно отнеслись к отчаянным призывам Горбачева. Американская экономика переживала некоторый спад, и в бюджете США не нашлось денег ни для СССР, ни для стран Восточной Европы. Мэтлок делает вывод, что Буш, при всей своей симпатии к Горбачеву-политику, «похоже, искал, скорее, повод не помогать Советскому Союзу, чем способ сделать так, чтобы помочь». Единственной страной, которая уже выступала кредитором Горбачева, была объединившаяся Германия канцлера Коля. Но и ее ресурсы оказались перенацелены на реабилитацию «новых», восточных земель, будущее показало, что бывшая ГДР оказалась гигантской черной дырой, требовавшей сотен миллиардов инвестиций и субсидий. Япония, еще один крупный кредитор, требовала вернуть ей спорные «северные территории», острова Южных Курил, захваченные СССР в 1945 г. Главная же причина того, что западные страны отказали Горбачеву в дальнейшей финансовой помощи, была его нерешительность. Поскольку СССР фатально застыл перед прыжком к рынку, поскольку советские финансы пришли в полный беспорядок, западные эксперты справедливо утверждали, что любой объем финансовой помощи Кремлю исчезнет в советском инфляционном водовороте, как в бездонном колодце. Как бы то ни было, тот факт, что западные друзья советского лидера от него отвернулись, не мог не вдохновить сторонников жесткой линии из окружения Горбачева на силовой вариант выхода из сложившейся ситуации — на путч {1239} . 18 августа 1991 г. Горбачев вместе с супругой Раисой и своим помощником Анатолием Черняевым находился на отдыхе в Крыму, когда группа членов высшего руководства СССР, ставленников Горбачева, предприняла попытку ввести в стране чрезвычайное положение. Основной целью путчистов было не допустить подписания Союзного договора между Горбачевым и руководителями пятнадцати республик — документа, согласно которому СССР должен был превратиться в конфедерацию, что практически вело к превращению союзной власти в церемониальный придаток к республиканским правительствам. В результате получилось нечто вроде пародии на свержение Берии в 1953 г. или на октябрьский переворот 1964 г., когда смещали Хрущева. Москву наводнили танки и бронемашины. Вся страна, затаив дыхание, ждала, что будет дальше. Однако членам самопровозглашенного Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) — все они были министрами в правительстве Горбачева — не хватило духу на то, чтобы применить силу и пролить кровь. Они даже не решились арестовать Бориса Ельцина, а может быть, и рассчитывали с ним договориться. Лидеры ГКЧП во главе с председателем КГБ Крючковым (номинальным руководителем считался вице-президент СССР Геннадий Янаев) позже заявили, что хотели склонить Горбачева на свою сторону. Горбачев, согласно его собственной версии, гневно отверг это предложение и назвал их действия «преступными». В течение трех дней руководитель великой державы находился в летней резиденции на мысе Форос в Крыму фактически под домашним арестом, под неусыпной охраной служб КГБ — заговорщики объявили о временном отстранении его от власти «по состоянию здоровья». Горбачев и его жена были отрезаны от внешнего мира, им были доступны лишь те новости, что они ловили на коротких волнах радиоприемника, добытого верными охранниками президента. Раиса Максимовна пребывала на грани нервного срыва, она не сомневалась, что их с мужем, дочь и внуков могут убить в любую минуту. Она настояла на том, чтобы Горбачев записал себя на видеопленку (в доказательство того, что они живы), и затем одной из горничных удалось эту пленку, спрятанную в нижнем белье, вынести из здания, охраняемого сотрудниками КГБ {1240} .
Быстрая утрата Горбачевым реальной политической власти происходила параллельно с падением авторитета государства, разбродом в армии и административном аппарате, разрушением советских структур дисциплины и подчинения — о чем уже давно предупреждали осторожные консерваторы. В отсутствие опыта самоуправления и компромиссов советский менталитет, освобождаясь от страха и принуждения сверху, трансформировался в стихию толп и демагогов, диктатуру большинства над меньшинствами. Национальные движения в Прибалтике развивались в направлении либеральной демократии, но в Грузии, Азербайджане и Армении раскрепощение породило националистический экстремизм, этнические чистки и в конце концов ожесточенные и кровавые войны. Впервые после 1956 г. в Российской Федерации — в столице, а также в крупных городах России — возникли массовые движения. Многие из них развивались под умеренно-национальными и либеральными лозунгами. Новообращенные либералы-антикоммунисты, называвшие себя «демократами», были в России в явном меньшинстве. На пике их популярности, по некоторым оценкам, к ним примыкало до 15% всего населения, хотя в Москве и Ленинграде эта доля была заметно выше. Ельцин, правда, имел значительно больше популярности в народе, чем движение «демократов». Но и у него было недостаточно рычагов власти. Только благодаря фарсовому, нелепо провалившемуся путчу вся полнота власти в Российской Федерации перешла в руки Ельцина и поддерживавших его «демократов».
Августовский путч стал звездным часом для доживших до этого времени «шестидесятников» и той молодежи, которая за годы перестройки приобрела либерально-антикоммунистические взгляды. Тысячи москвичей, среди которых были представители самых разных социальных групп — от демократически настроенной общественности, студенческой молодежи и интеллигенции до рабочих, предпринимателей и ветеранов Афганской войны, — стихийно собрались на защиту здания, где заседал Верховный Совет РСФСР. В этом громадном здании, образце брежневского «ампира», прозванном в народе «Белым домом», Ельцин организовал центр сопротивления ГКЧП. Эти дни августовского противостояния, начавшиеся с круглосуточного дежурства толпы москвичей у Белого дома и завершившиеся многолюдным траурным митингом и похоронами трех молодых людей, случайно попавших под колеса БМП на Садовом кольце, в западных СМИ получили название «второй русской революции» (хотя хронологически речь шла о третьей, после революций 1905 и 1917 гг.). На первый план массовой политики в столице Советского Союза вышел либеральный антикоммунизм под русским национальным флагом. Российская идентичность сменила советскую, стала доминирующей политической силой. Благодаря иностранной прессе, прежде всего телекомпании Си-эн-эн, мужественный облик Бориса Ельцина, стоящего на танке перед Белым домом и бросающего вызов ГКЧП, стал известен всему миру как образ и символ российского освободительного порыва. В то же время вошедшие в Москву военные, деморализованные предшествовавшими событиями — хаотическим уходом советских войск из Центральной и Восточной Европы, сбитые с толку шквалом злой критики со стороны либеральных СМИ, совсем не желали применять силу и проливать кровь гражданского населения, тем более без ясного приказа сверху {1241} . Лидеры ГКЧП отдать такой приказ не решились, и, пока они мешкали и вели закулисные переговоры, путч терял свою силу. В итоге замыслы заговорщиков рассыпались, как карточный домик. Растерянные и жалкие Крючков, Янаев и другие заговорщики вылетели в Крым, чтобы вымолить прощение у Горбачева и там же дали себя арестовать силам, стоявшим на стороне Ельцина.