Неудержимое желание
Шрифт:
— Я, например, не возражала бы, если б их дружба кончилась. Дэр плохо влияет на Грея. Мне жаль его тетушек.
— Он очень о них заботится, как и о своих братьях. — Теперь она говорила так, как будто защищала его, черт бы ее побрал. — Разрешите мне самой во всем разобраться. Я не потерплю, чтобы кто-то другой решал за меня, вы это знаете.
— Знаю, — вздохнула герцогиня. — Но Тристан Карроуэй — развратник и игрок, и всем известно, что он очень опасен. Он может говорить, что ухаживает за тобой, но я сомневаюсь в том, что он имеет хотя бы приблизительное понятие, как это делать приличным
— Вы знали заранее, что он будет ухаживать за мной. — Джорджиана с подозрением взглянула на герцогиню. — Почему вы вдруг стали так непреклонны?
— Потому что ты краснела, Джорджиана. И улыбалась.
— Что? Я только была вежлива!
— С Дэром?
— Там были его тетушки. А я… сумею постоять за себя, — сказала она, заглушая растущее сомнение. — Пожалуйста, обещайте, что не станете впутывать Грея.
Фредерика некоторое время молчала.
— Нам очень скоро придется серьезно поговорить.
— Так вы согласны?
— Да. Пока.
Тетушка предложила избавиться от Тристана таким способом, который означал, что ей не нужно вообще ничего говорить ему, и она отклонила такое предложение. Она должна серьезно поговорить сама с собой.
Когда Джорджиана после еще одной ночи, проведенной в мечтах о Тристане, утром спустилась вниз, в холле вокруг стола собралась почти половина всех слуг, так громко что-то обсуждавших, что даже мертвый бы проснулся.
— Что случилось? — спросила она.
Толпа расступилась. В центре стола лежал букет из дюжины желтых лилий, перевязанный изящными желтыми и голубыми лентами. На мгновение она застыла, не сводя с него глаз. Лилии!
— Очень красиво, — наконец выговорила она, прежде чем слуги снова начали свое обсуждение.
— Тут карточка для вас, — улыбаясь сообщила Мэри.
Джорджиана поняла, от кого эти цветы, даже не взглянув на карточку.
Только один человек спрашивал ее, какие цветы она любит, и это было очень давно. Ее сердце бешено колотилось, когда она освобождала карточку из листьев и лент.
На одной стороне было написано ее имя, и она узнала почерк. Стараясь сдержать дрожь в пальцах, она перевернула ее. «Пленен» — и больше ничего, только буква «Т» внизу.
— О Боже! — выдохнула она. Положение безнадежно запутывалось.
Глава 15
Жизнь наша сплетена из добра и зла;
Мы гордились бы нашей добродетелью,
если бы наши пороки не затмевали ее.
А наши преступления не увенчались бы успехом,
если бы их не вынашивала наша добродетель.
По понедельникам Джорджиана любила ездить верхом ранним утром. Помня об этом, Тристан заставил себя встать с постели в половине шестого утра, надел костюм для верховой езды и вышел, чтобы оседлать Шарлеманя.
Увлечение Джорджианой, кроме всего прочего, мешало ему посещать клубы и игорные дома, завсегдатаем которых он раньше был. Он получил несколько записок, так же отвратительно благоухающих, как и те, которые получала она, — от дам, недовольных тем, что он в последнее время не появляется в их спальнях. Но виконт не испытывал никакого желания искать утешения в других местах.
Шесть лет назад ради нее лорд Дэр ни в чем не изменил бы свой образ жизни. Она бы все равно пришла к нему с широко раскрытыми глазами, задыхаясь от страсти. Так он думал, пока не овладел ею и его жизнь стала необратимо и безнадежно запутанной.
В ее взгляде, когда он на следующий день подошел к ней на балу у Эштонов, было что-то, чего он никогда не сможет забыть. Тристан так и не простил себе, что тогда он всего лишь развлекался и его страсть и наслаждение оказались подлостью и обманом для Джорджианы. Что бы она ни собиралась сделать, какого бы урока он ни заслуживал, по ее мнению, они никогда не будут в равном положении. Но он впервые подумал, что сможет заслужить ее прощение.
Тристан догнал ее в Гайд-парке на Дамской миле. На ней была его любимая темно-зеленая амазонка, от цвета которой ее глаза казались изумрудами. В холодном утреннем воздухе было видно, как дыхание вырывалось из ее рта и ноздрей Шебы, когда они галопом неслись по дорожке, а ее грум все больше отставал от них. Она была великолепна!
Пришпорив Шарлеманя, он помчался за ней. Низко пригнувшись к шее гнедого, Дэр постепенно нагонял ее. Шеба была быстрой, но Шарлемань — крупнее. Она обогнала бы его на поворотах, но на прямой ровной дороге у Шебы не было шанса.
Джорджиана, очевидно, услышав шум, оглянулась и поторопила лошадь. Но напрасно.
— Доброе утро, — воскликнул виконт, поравнявшись с ней.
Она улыбнулась, темная грива лошади развевалась, контрастируя с золотистыми локонами девушки.
— Поскачем наперегонки до моста и обратно, — переводя дух, предложила она.
— Я обгоню.
— Возможно. — Тронув поводья, она пустила Шебу галопом.
В Гайд-парке скачки были запрещены, и, если бы их увидели, им пришлось бы заплатить штраф. До Дэра донесся ее гортанный смех, и он уже не думал о последствиях. Пришпорив нетерпеливо бьющего копытами гнедого, Тристан бросился вперед. Они почти вместе достигли мостика, перекинутого через один из ручьев, и Джорджиана попыталась заставить Шебу оттолкнуть Шарлеманя. Тристан не хотел еще раз оказаться в воде и пустил Шарлеманя в объезд.
Очевидно, Джорджиана решила снова опередить его и, осадив на крутом повороте Шебу, повернула обратно. Тристан заметил камень в тот момент, когда копыто лошади уже зацепилось за него.
— Джорджиана!
Нога Шебы подвернулась, и лошадь упала головой вперед, выдернув поводья из рук Джорджианы и сбросив наездницу на мокрую землю. Тристан с проклятием остановил коня и соскочил с седла. Он подбежал к Джорджи, лежавшей в нескольких футах от бившейся о землю с жалобным ржанием Шебы.
Тристан бросился на землю рядом с Джорджианой.