Неуемный волокита
Шрифт:
Гугеноты были источником разлада по всей Франции. Королева-мать старалась успокоить их и вместе с тем не обидеть католиков; сама она была равнодушна к вопросам веры и готова менять ее, исходя из практических соображений. Ее поражала горячность, с какой люди сражались за ту или иную догму. В глубине души ее больше всего беспокоил адмирал Колиньи: с тех пор, как появился он при дворе, ее влияние на короля слегка ослабло.
Колиньи обладал силой внушения, проистекающей из искренности и доброты. Екатерина Медичи не учла, что в извращенной, неуравновешенной натуре Карла IX теплится сильное желание быть добрым и благородным,
Иногда скудный разум Карла озаряли светлые проблески; он начинал верить, что во Франции все-таки есть человек, способный помочь ему стать хорошим королем. И это не мать, не брат — а добродетельный адмирал Гаспар де Колиньи.
Карл ежедневно посылал за адмиралом, называл его отцом, расспрашивал и выслушивал ответы; благодаря общению с ним стал спокойнее, чем когда бы то ни было с тех пор, как взошел на трон.
Это опасно, думала Екатерина. Ей хотелось смерти Колиньи.
У нее имелись способы избавляться от врагов. К сожалению, таких людей, как адмирал, нельзя было устранять так называемым morceau Italianize [11] . Поднялся б крупный скандал, началось бы тщательное расследование. Кого-то могли арестовать; кто-то мог бы заговорить под пыткой. Нет, таких значительных противников нужно убирать более тонкими способами.
11
»Итальянским кусочком», то есть ядом.
Маленький план в ее уме превращался в большой, но осуществлять его надо было осторожно, с величайшим тактом.
И все же Екатерина Медичи решилась на первый шаг к цели.
На собрании совета, где она председательствовала, король сидел рядом.
Сен-Жерменский мирный договор не нарушался, и Филипп II Испанский был недоволен прекращением гражданской войны во Франции. Он предлагал девять тысяч солдат, если борьба с гугенотами будет продолжаться. Папа римский писал Екатерине: «Не может быть общности между Сатаной и детьми Света; поэтому следует понять, что между католиками и еретиками не может быть честного договора».
Публично Екатерина смеялась над предложениями Филиппа II и предостережениями папы; но королю намекала, что у нее есть другие планы разделаться с гугенотами.
Она вызвала адмирала и заявила, что намерена упрочить мир между ними.
— Возможно ли, дорогой мой адмирал, — спросила она, — добиться этого успешнее, чем браком? — И внезапно изрыгнула отрывистый смешок. — Я говорю, дорогой мой Колиньи, о браке вашего юного Генриха Наваррского и моей дочери Маргариты.
Марго выходила из себя. Ее не только лишили любимого, но еще хотят выдать за этого олуха, шута, грубую тварь, именуемую принцем Наваррским.
— Я помню его, — жаловалась она Алансону, — по приездам ко двору. У этого человека ужасные манеры и грязное белье.
— Он полная противоположность месье де Гизу.
Марго расплакалась.
— Они делают это назло мне! — выкрикнула она. — А я не выйду за него. Клянусь, не выйду.
Алансон попытался ее утешить. Придется выйти, ничего не поделаешь, таково желание матери. А расстраиваться не нужно, поскольку она
— Ничего страшного, — успокаивал он ее. — Вскоре ты свыкнешься. Я слышал, у него много любовниц. Видимо, они находят его не лишенным привлекательности.
— Они не принцессы и наверняка прельстились его королевским происхождением.
— Сестра, насколько мне известно, он хоть и легкомысленный, зато покладистый. Уверяю, если ты не станешь соваться в его дела, он не станет лезть в твои.
Однако Марго все еще мучительно оплакивала Гиза, изводила себя, живо представляя, как он с женой предается любви, и утешения на нее не действовали.
— Наваррского я ненавижу, — заявила она. — Терпеть не могу с тех пор, как впервые увидела его нахальный взгляд черных глаз, как он пытался потрясти нашего отца искренностью. Он бесстыдный, грубый и, самое главное, грязный. Я буду противиться этому браку изо всех сил.
Алансон вздохнул. Сколько б она ни протестовала, ни скандалила, раз такова воля их матери, брак наверняка состоится.
Вскоре после этого ко двору приехала Жанна Наваррская, мать будущего жениха. Двор находился в Блуа, но Екатерина Медичи поехала оттуда в Тур, чтобы встретиться с Жанной заранее, показать, как рада, что та решила наконец-то приехать.
— Теперь, — приветливо воскликнула она, обнимая Жанну, — мы можем уладить все, что в этом нуждается, и принять благополучное решение к удовольствию наших дорогих детей.
Жанна, хотя и была настроена подозрительно, позволила втянуть себя в переговоры.
Она взяла с собой дочь Екатерину, и ей доставляло громадное удовольствие сравнивать эту свежую юную девушку с размалеванными придворными красотками. Принцесса Маргарита, несмотря на отвращение к уже предрешенному браку, приветствовала будущую свекровь с изысканной любезностью, покорившей сердце Жанны. Однако красилась она так, что суровая королева Наваррская содрогнулась.
И все-таки Марго, в золотистом парике, со сверкающими драгоценными камнями и нарумяненным лицом, выглядела великолепно и даже очаровала Жанну.
И все же какое-то внутреннее чутье не позволяло Жанне доверять этим людям. В их страстных заверениях о своей привязанности сквозила неискренность. Жанна д'Альбре не забыла, как эта самая королева-мать, Екатерина Медичи, отвратила Антуана от его долга, подослав к нему красотку из своего «летучего эскадрона». Теперь эта женщина из кожи лезет, притворяясь ее лучшей подругой. Каждый день веселым тоном спрашивает, когда же ко двору приедет жених. Неужели Жанна не понимает, что всем не терпится увидеть этого замечательного молодого человека, что невеста тоскует по нему?
Нет, за всем этим кроется какой-то тайный умысел, и она не доверит им любимого сына, пока не будет в них уверена. Он не приедет, пока все не будет решено и подписано; да и тогда ему следует находиться в окружении друзей.
Двор вернулся в Париж. Наваррская королева была почетной гостьей. Королева-мать постоянно искала возможности выказать ей свои дружеские чувства. Ее портной должен кое-что сшить для Жанны. Жанна побывала у Рене, ее парфюмера и перчаточника, чтобы он по велению Екатерины Медичи изготовил ей такие же элегантные перчатки, как у нее, королевы-матери.