Неугасимый свет
Шрифт:
— Бабушка, говорят, после суда можно получить свидание.
— Что, что? — не понял Янкеле.
— Свидание — значит, можно поехать к папе повидаться, поговорить.
— К папе! — запрыгал Янкеле. — К папе! Я тоже поеду на свидание.
Хорошее слово, только трудное. Не то что «копейка»: по-еврейски «копейка» и по-русски «копейка». По-еврейски «солдат» и по-русски «солдат». Почему это не сделали, чтобы все говорили на одинаковом языке?.. Чтобы всем было понятно, что хлеб — хлеб, а стол — стол!
Янкеле берёт карандаш и красным концом старательно рисует хорошее
Вечером он пристаёт к маме:
— Когда же мы поедем на свидание?
Мама пахнет табаком. Она устало сидит на сундуке и жёлтыми, табачными пальцами перебирает получку. Янкеле трогает тёплые деньги.
— Мама, когда я вырасту, я буду каждый день приносить получку!
Мама обнимает его и даёт копейку. Янкеле прячет её в коробочку.
— Папе отвезу, — важно говорит он. — А когда же мы поедем всё-таки?
— Ещё не пускают, золотко!
Янкеле берёт маму за руку:
— Знаешь, отдай им получку, тогда пустят на свидание!
Мама качает головой:
— Нашей получки не хватит, Янкеле: им большую получку надо!
Она кладёт на сундук подушку, Янкеле ложится. Он закутывается с головой в одеяло.
— Ты смотри без меня не уезжай на свидание! — и поворачивается к стенке.
Приходит бабушка, но Янкеле не слышит. Он далеко, он поехал на свидание. Вот он уже сидит у папы на коленях и сосёт большую конфету. А в одной руке у него ещё яблоко. А в другой много разных денег. А папа подбрасывает его на коленях, будто Янкеле скачет на коне… Янкеле смешно, конфета подпрыгивает во рту, деньги звенят, Янкеле смеётся. Он всё смеётся, дёргает папу за усы, будто за вожжи, и кричит: «Тату, н-но… н-н-но…» Такое хорошее свидание! Утром он рассказывает:
— Бабушка, мне снилось свидание!
Бабушка в валенках стоит у двери:
— Вставай, котик, я ухожу! Янкеле сбрасывает одеяло:
— Вот поеду к папе, расскажу, как вы меня оставляете. Я ему всё-всё расскажу! И про свадьбу у Мошковских, и как ты бидон опрокинула, и… как мама таракана тогда испугалась!.. Нам с папой есть о чём поговорить! Только бы скорей пустили, а то ещё всё перезабудешь!
Долго не пускали на свидание. Уже и зима кончилась, стало тепло, цветы на стекле пропали, снежный городовой за окном похудел и покосился… В один из таких весенних дней прибежала мама.
— Янкеле, бабушка! Пускают! Пришла бумага! — Она целовала Янкеле, она душила его.
— Пришла! — кричал Янкеле. — Бумага!
А бабушка, глядя на них, уголком платка утирала глаза…
В пятницу вечером мама вымыла Янкеле голову. Она больно скребла ногтями, но Янкеле терпел. Пускай папа видит, какой он чистый, и даже шея чистая. Потом собрали передачу: мама — папиросы, бабушка — тёплые носки, а Янкеле — картинки и копейку. Получилась большая передача. В субботу встали рано и поехали. А бабушка осталась дома.
Была хорошая погода. В лужах плескалось солнце. По широким канавам катилась мутная вода. Янкеле крепко держался за маму. Они прошли через Рыбный базар, мимо синагоги, свернули на проспект и вышли к вокзалу. Янкеле первый раз в жизни едет в поезде. Вагоны — всё равно как дома, а поезд — целая улица разноцветных домов. Жёлтые и синие — это первый класс, там богатые. Но в третьем классе тоже хорошо, и всё равно можно стоять у окна. Голые деревья, чёрные поля, серые избы с соломенными крышами, тень от паровозного дыма, оборванные мужики в лаптях — всё это бежало назад, в Вильну… Прошёл кондуктор: «Господа пассажиры, предъявите билеты!» Янкеле показал свою половинку.
— Мама, — тихо сказал он, — по-русски «билет», и по-нашему тоже «билет»!
Мама ответила:
— Правда, Янкеле… Не верится, что мы его скоро увидим.
И, когда уже приехали в тот город и подходили к тюрьме, она повторила:
— Не верится…
Мама зашла в контору за пропуском. Янкеле разглядывал высокую тюремную стену. Стена была старая, во многих местах обвалилась штукатурка, а наверху даже выросла трава. Там, за стеной, папа! Янкеле прижал к груди узелок с передачей. Сейчас исполнится его сон. Только Янкеле не будет сидеть у папы на коленях — он уже большой. Он просто обнимет папу, они расцелуются и поговорят — им с папой есть о чём поговорить! Если же папа очень захочет, Янкеле немножко посидит у папы на коленках, но недолго.
За стеной было тихо. Воробышек вспорхнул с мостовой, устроился на стене, оглянулся и — чик-чирик — полетел на тюремный двор.
— Хорошо воробеичикам!.. — сказал Янкеле, когда мама вышла, и показал на часового у ворот: — Это стражник, да?
— Ша, ша, Янкеле! — сказала мама.
Стражник посмотрел на пропуск, тяжёлая калитка на колесике с грохотом приоткрылась, они вошли — и Янкеле стало немного страшно. Сзади — высокая стена, ворота, стражник с ружьём. Впереди — большой дом с решётками на окнах и снова стражник. Янкеле крепче схватился за маму. Мама сегодня не пахла табаком, на ней было длинное нарядное платье с газовой вставочкой на груди, как у мадам Мошковской. Край маминого платья тянулся по камням тюремного двора.
Они подошли к железной двери. Там стоял стражник. Он прочитал пропуск:
— Иди, дамочка! Политические — прямо и направо!
А Янкеле он схватил за плечо:
— А паренёк пускай здесь обождёт!
Янкеле съёжился. Мама испугалась: — Почему здесь?
— Более одного посетителя, — ответил стражник, — к заключённому не полагается!
— Господин часовой, — сказала мама, — посмотрите на него — он же ещё совсем маленький!
Она погладила серый рукав часового. — Не могу, — ответил стражник. — Закон! Яикеле изо всех сил вцепился в маму. Она пригнулась к нему и тихо сказала:
— Янкеле, ты же умненький, ты подождёшь, да?
Янкеле смотрит вниз, на каменный пол, на громадные рыжие сапоги стражника. Как? Он не пойдёт к папе на свидание? Не расскажет ему про всё? Не посидит с ним, не обнимет его? Не поднимая головы, Янкеле говорит:
— Пускай меня режут на кусочки, я пойду!
Мама растерянно оглянулась на часового.
— Мадам, — сказал стражник, — вхожу в положение. Можно сделать так: один пойдёт, а когда вернётся, другой пойдёт.
— Слышишь, Янкеле, — сказала мама, — я быстренько… А потом ты себе пойдёшь…