Неугомонный
Шрифт:
Остаток для он пробовал заниматься садом. Купленный в строительном супермаркете по сниженной цене секатор, как выяснилось, фактически никуда не годился. Кое-как он подстриг кусты и некоторые из старых, частью засохших фруктовых деревьев, вполне сознавая, что середина лета не самое подходящее время для этой процедуры. Мысли же его были заняты Луизой. Он не успел толком узнать ее. Что ему, собственно, известно о ней? О женщине, которая с легкой улыбкой на губах слушала все разговоры, что велись за столом, но крайне редко сама вставляла хоть слово? Она преподавала немецкий, а может, и другие языки. Сейчас он не мог вспомнить, а вникать и разыскивать свои записи не хотел.
Когда-то она родила дочь, думал он. И еще в больнице узнала
Подковылял Юсси с занозой в передней лапе. Валландер присел к садовому столу и, вооружившись очками и пинцетом, вытащил занозу. Юсси выразил благодарность, черным штрихом метнувшись по меже. Низко над домом пролетел планер. Валландер, прищурясь, проводил его взглядом. Ощущение отпуска не приходило. Он все время видел перед собой Луизу, лежащую на земле возле тропинки, змеящейся по лесосеке. И рядом с нею — аккуратно поставленные туфли.
Валландер зашвырнул секатор в сарай, лег на качели. Планер исчез из виду, вдали работали трактора. Волнами накатывал гул автомагистрали. Он сел. Бессмысленно. Отпуска не будет, пока он не увидит своими глазами. Придется еще раз съездить в Стокгольм.
В столицу он вылетел тем же вечером, после того как снова отвел Юсси к соседу, который добродушно, но не без иронии осведомился, не стала ли собака ему в тягость. С аэродрома позвонил Линде, дочь не удивилась. Она именно этого и ожидала.
— Сделай побольше снимков, — сказала она. — Что-то там не так.
— Да все не так. Потому и еду.
В самолете его донимали орущие дети в кресле за спиной. Почти всю дорогу пришлось затыкать уши пальцами. Остановился он в небольшой гостинице поблизости от Центрального вокзала. Едва успел войти в холл, хлынул проливной дождь. В окно он видел, как люди бросились искать укрытия. Возможно ли большее одиночество? — вдруг подумал он. Дождь, гостиничный номер и я, шестидесяти лет от роду. Обернусь, а никого здесь нет. Интересно, как обстоит с Моной. Вероятно, ее одиночество не меньше моего, думал он. Может, даже тяжелее, потому что она упорно пытается спрятать его, накачиваясь алкоголем.
Когда дождь перестал, Валландер сходил на вокзал, купил подробный план Стокгольма. По телефону заказал на завтра машину. Поскольку стояло лето и спрос на прокатные автомобили был велик, ему предложили далеко не столь дешевую машину, как он надеялся. Но сказал «да». Поужинал он в Старом городе. Пил красное вино и вдруг вспомнил давнее лето, когда встретил одну женщину, сразу после развода с Моной. Звали ее Моника, она гостила в Истаде у друзей. Познакомились они на скучной танцевальной вечеринке. И решили при встрече в Стокгольме поужинать вместе. Еще не доев салат, он понял, что все это ошибка. Им было не о чем говорить, совершенно не о чем, молчание затягивалось, и он умудрился сильно захмелеть. Сейчас он молча выпил в память об этой женщине, надеясь, что у нее в жизни все в порядке. Уходя из ресторана, он был слегка навеселе, прогулялся по переулкам, вышел на мост Шеппсбру, потом вернулся в гостиницу. Ночью ему опять снились лошади, бегущие в море. Утром он, как только проснулся, отыскал глюкометр и уколол палец. Уровень сахара — 5,5. Норма. День начался хорошо.
Тяжелые тучи висели над Стокгольмом и окрестностями, когда около десяти он нашел на Вермдё то место, где обнаружили труп Луизы фон Энке. Там еще уцелели остатки полицейской ленты. Дождь изрядно нагваздал вокруг, но Валландер разглядел следы меток, обозначавших, где именно лежало тело.
Он стоял не шевелясь, затаив дыхание, вслушиваясь. Первое впечатление всегда самое важное. Медленно огляделся вокруг. Место, где нашли Луизу, представляло собой небольшую впадину среди каменных глыб и отлогих пригорков. Если она не хотела, чтобы ее увидели, то выбрала место правильно.
Потом он подумал о розах. О том, что говорила Линда, когда впервые рассказывала ему о своей будущей свекрови. Женщина, которая любила цветы, мечтала иметь красивый сад, женщина с «зелеными пальцами».Так говорила Линда. Он совершенно отчетливо запомнил. Но это место даже отдаленно не похоже на красивый сад. Почему она выбрала именно его? Потому что смерть лишена красоты, не имеет ничего общего с розами и ухоженным садом? Он прошелся вокруг, осмотрел низинку со всех сторон. Последний отрезок пути она наверняка прошла пешком, думал он. И шла с той стороны, где стоит моя машина. Но на чем она сюда приехала? На автобусе? На такси? Кто-то ее привез?
Он прошел к старой охотничьей вышке, стоявшей посреди лесосеки. Лесенка хлипкая, рассохшаяся. Он осторожно поднялся наверх. Там валялись сигаретные окурки и несколько пустых банок из-под пива. В углу — дохлая мышь. Спустился вниз, пошел дальше. Пытаясь представить себе, что это он решил покончить с собой. Безлюдное место, замусоренное и уродливое, склянка снотворного. Он замер. Сотня таблеток.Иттерберг не упоминал о бутылке с водой. Можно ли проглотить столько таблеток, не запивая? Он еще раз прошел назад, по своим следам, высматривая, не проморгал ли чего в первый раз. Глядел на землю и одновременно пытался заглянуть в свои мысли, а главное — в мысли Луизы. Молчаливой женщины, которая дружелюбно и благожелательно слушала, о чем говорят другие.
Вот тогда-то Валландер начал по-настоящему осознавать, что находится на окраине совершенно незнакомого мира. Мира Хокана и Луизы фон Энке, с которым он никогда в жизни не сталкивался. Что именно видел и ощущал в эти минуты на лесосеке, он и сам не знал, ему было не за что ухватиться, чутье тоже молчало. Он лишь смутно угадывал, что находится вблизи чего-то, в чем не умеет разобраться.
Вернувшись к машине, он поехал в город, припарковался на Гревгатан, поднялся в квартиру. Молча обошел покинутые комнаты, подобрал с пола у двери почту, отложил счета, которые оплатит Ханс. Переадресовка еще не заработала как надо. Просмотрел письма — нет ли чего неожиданного, но ничего не нашел. Поскольку воздух в квартире был душный, спертый, а у него разболелась голова, вероятно от неважнецкого красного вина, выпитого накануне вечером, он осторожно открыл одно из выходящих на улицу окон. Бросил взгляд на автоответчик. Красная лампочка мигала, показывая, что поступили новые сообщения. Он включил пленку. Мэрта Хёрнелиус хотела бы знать, не желает ли Луиза фон Энке участвовать в литературном кружке, который начнет работу осенью и будет заниматься классической немецкой литературой.И всё. Луиза фон Энке никогда уже не будет участвовать в литературных кружках, подумал Валландер. Ее книги закрыты навсегда.
Валландер сварил на кухне кофе, проверил, нет ли в холодильнике испорченной еды, потом прошел в ту комнату, где стояли два больших Луизиных гардероба. Одежда его не интересовала, он вытащил только обувь. Отнес на кухню, расставил на кухонных столах. В итоге оказалось двадцать две пары туфель плюс две пары резиновых сапог. Они заняли два рабочих стола и мойку. Он надел очки и начал методично осматривать туфлю за туфлей. Отметил, что размер весьма большой и что покупала она исключительно эксклюзивные марки. Даже резиновые сапоги и те были итальянские, причем, как решил Валландер, от дорогой фирмы. Он и сам не знал, что ищет. Но и Линде, и ему показалось весьма странным, что перед смертью она разулась и поставила туфли рядом с собой. Вид аккуратный, думал он. Но почему?