Неугомонный
Шрифт:
— Зато вчера Сигне навестил ее дядя по отцу. Я не дежурила, но видела запись в журнале посещений.
Валландер насторожился:
— Дядя?
— Он записался как Густав фон Энке. Приехал во второй половине дня и пробыл около часа.
— Вы уверены? Он вправду приходил?
— А зачем мне придумывать?
— Ну разумеется, незачем. Если этот дядя навестит Сигне еще раз, вы можете позвонить мне?
Она вдруг встревожилась:
— Что-то не так?
— Нет-нет, все в порядке. Извините за беспокойство.
Валландер положил трубку на стол и некоторое время сидел в задумчивости. Он не ошибается, это
Кем бы ни был человек, посетивший Сигне, он указал фальшивое имя и родство.
Валландер поехал домой. Прежняя тревога вернулась, и всерьез.
18
Наутро у Валландера поднялась температура и заболело горло. Он долго пытался внушить себе, что это плод его фантазии, но в конце концов все-таки достал градусник. Оказалось 38,9. Пришлось позвонить на работу и взять больничный. Большую часть дня он провел в постели и на кухне, с библиотечными книгами, которые еще не успел просмотреть.
Ночью ему снилась Сигне. Он приехал в «Никласгорден» навестить ее. И вдруг обнаружил, что в кровати скорчившись лежит кто-то другой. В комнате было темно, он попробовал включить свет, но свет не горел. Тогда он достал из кармана мобильный и включил фонарик. В тусклом голубом луче разглядел, что в кровати лежит Луиза. Точная копия своей дочери. Его охватил жуткий страх, который он не мог контролировать. А когда хотел выйти из палаты, дверь оказалась на замке.
И вот тут проснулся. На часах четыре, лето, светло. Уже тогда болело горло, он чувствовал жар и поспешил опять заснуть. Утром попробовал истолковать сон, но ни к чему не пришел. Разве что все вроде как совпадает, в смысле в исчезновении Хокана и Луизы фон Энке.
Валландер встал, замотал шею шарфом, включил компьютер и поискал в Интернете Густава фон Энке. Такого не нашлось. В восемь он позвонил Иттербергу, который с завтрашнего дня уходил в отпуск. Ему как раз предстоял крайне неприятный допрос человека, пытавшегося задушить жену и двоих детей, скорей всего потому, что завел себе другую женщину и собирался жить с ней.
— Но зачем же душить детей… — задумчиво проговорил Иттерберг. — Прямо как в древнегреческой трагедии рока.
Валландер мало что знал о театральных пьесах, написанных более двух тысяч лет назад. Хотя однажды Линда все же затащила его в Мальмё на «Медею». И он увлекся. Но не настолько, чтобы регулярно ходить в театр. А уж последний спектакль отнюдь не подогрел его интерес.
Он рассказал о вчерашнем разговоре с «Никласгорденом».
— Вы уверены?
— Да, — сказал Валландер. — У отца Сигне нет братьев. Есть кузен в Англии, и всё.
— В самом деле очень странно.
— Я знаю, вы уезжаете в отпуск. Но, может, пошлете кого-нибудь в «Никласгорден», пусть попробует составить словесный портрет?
— Есть у меня одна сотрудница, Ребекка Андерссон. Она просто создана для таких задач, хотя очень молода. Поговорю с ней.
Они сверили номера телефонов, и Валландер уже хотел попрощаться, но Иттерберг вдруг сказал:
— У вас бывает такое чувство, как у меня? Прямо-таки отчаянное желание вылезти из всей этой грязи, в которой мы увязли по горло?
— Бывает.
— Что же заставляет нас терпеть?
— Не знаю. Наверно, чувство ответственности, что ли. Когда-то у меня был наставник, старый полицейский комиссар по фамилии Рюдберг. Он всегда говорил: все дело в ответственности, а больше ни в чем.
Через полчаса позвонила Ребекка Андерссон. Уточнила данные, полученные от Иттерберга, и сказала, что еще до полудня выезжает в «Никласгорден».
Валландер приготовил завтрак и пошел в туалет. А когда спустил воду, случился потоп. Попробовал прочистить слив вантузом, но безуспешно. Злобно пнул ногой унитаз и позвонил Ярму. Тот был пьян, правда поработать не отказывался, однако Валландер предпочел сказать «нет». И часа два разыскивал другого сантехника, который мог бы заехать и прочистить засор. В двенадцать во двор зарулил рабочий фургон, из кабины вылез веселый поляк-сантехник, говоривший по-шведски весьма невразумительно. Валландеру вспомнилась газетная дискуссия двух-трехгодичной давности, насчет польских ремесленников, заполонивших Европу точно стая саранчи. Но минут через двадцать сантехник все исправил. Расплачиваясь, Валландер отметил, что берет он куда меньше, чем Ярму.
Он вернулся к книгам. Ребекка Андерссон позвонила в два, она все еще была в «Никласгордене».
— Как я поняла, вам срочно нужна эта информация, — сказала она. — Я сижу на скамейке в саду. Погода чудесная. У вас есть чем записать?
— Я готов.
— Мужчина лет пятидесяти, в строгом костюме, при галстуке, очень вежливый, светлые курчавые волосы, голубые глаза. Говорил на литературном шведском, то есть без диалектных примесей, но и без какого-либо иностранного акцента. Одно совершенно точно выяснилось сразу. Раньше он никогда здесь не бывал. Им пришлось проводить его в палату Сигне. Хотя это никого, похоже, не удивило.
— Что он говорил?
— Вообще-то ничего. Но держался очень приветливо.
— А как насчет палаты?
— Я попросила двух сотрудников, каждого в отдельности, посмотреть, нет ли в палате каких-нибудь перемен. Они ничего такого не обнаружили. По-моему, оба совершенно уверены.
— И все же он оставался там чуть не два часа?
— Не совсем так. Сведения разнятся. Они явно не очень аккуратно записывают посетителей и время в своих журналах. Думаю, он пробыл час или максимум полтора.
— А потом?
— Он ушел.
— Как он туда добирался?
— На машине. Я уверена. Но машину никто не видал. Он просто вдруг пропал.
Валландер задумался. Но вопросов у него больше не было, и он поблагодарил Ребекку Андерссон за помощь. За окном мелькнул желтый почтовый автомобиль. В халате и деревянных башмаках он прошел к почтовому ящику. Там лежало письмо с истадским штемпелем. Отправитель — некий Роберт Окерблум. Имя Валландер смутно припоминал, но не ситуацию, в какой встречал этого человека. Сел за кухонный стол, распечатал конверт. Внутри оказалась фотография: мужчина и две молодые женщины. Увидев мужчину, Валландер тотчас сообразил, кто это. В мозгу всплыло давнее мучительное воспоминание. Пятнадцать с лишним лет назад, в начале 1990-х, жена Роберта Окерблума была зверски убита, и ее убийство оказалось странным образом связано с Южной Африкой и покушением на Нельсона Манделу. Он перевернул фотографию и прочитал: «В напоминание о нас и в благодарность за поддержку, какую Вы оказали нам в самое трудное время нашей жизни».