Неукротимая Анжелика
Шрифт:
– двадцати лет.
Осман Ферраджи выслушал ее с ехидной усмешкой.
– Значит, вы немолоды? – переспросил он.
– Да, весьма, – подтвердила она.
– Это не сможет повредить расположению моего повелителя. Он вполне способен оценить ум, благоразумие и опытность зрелой женщины, особенно если они таятся в теле, сохранившем всю соблазнительность юности…
Насмешливо щурясь, он глядел на нее в упор:
– …Тело молодой девушки, взгляд зрелой женщины, сила, томность, нега, искушенность, а может быть, даже извращенность в любви, доступные лишь женщине в расцвете лет, – в вас все это есть. Столь пикантные контрасты не могут не привлечь моего повелителя. Он сам все это
Напротив, его второй жене, по-видимому, не более двадцати. Это англичанка, которую захватили по пути в Танжер, куда она отправлялась с матерью к отцу, служившему в тамошнем гарнизоне. Она белокура, с розовой кожей, необычайно грациозна. Она могла бы завладеть всеми мыслями султана, но…
– Но?
– Но Лейла Айша, первая жена, держит ее под своим влиянием, та ничего не делает без ее совета и соизволения. Вообще я пытался образовать ум англичанки, освободить ее от этого влияния. Малышка Дэзи, прозванная Валилой после обращения в мусульманство, отнюдь не глупа, но султанша Лейла Айша не выпускает ее из рук.
– Разве вы не верный слуга вашей госпожи Лейлы Айши? – спросила Анжелика, и Верховный евнух принялся, попеременно прижимая ладонь к сердцу и плечу, громогласно заверять, что он душой и телом предан султанше султанш.
– А третья жена?
Глаза Османа Ферраджи сузились в его особенном прищуре.
– У третьей жены будет крепкий властный ум Лейлы Айши и тело цвета снега и золота, как у англичанки. С ней мой повелитель отведает всех наслаждений, и остальные женщины померкнут в его глазах.
– А она во всем будет слепо повиноваться Верховному евнуху, попечителю сераля?
– От этого будет польза и ей, и моему повелителю, и королевству Марокко.
– Так вот почему вы не отрубили мне голову в Алжире?
– Разумеется.
– А почему вы не высекли меня до крови, как пророчили все вокруг?
– Этого вы бы мне никогда не простили! Никакие слова, обещания, знаки внимания не смогли бы победить ваше отвращение ко мне. Не так ли, моя маленькая Фирюза?
Пока они говорили, опустилась ночь. Там и сям зажглись костры, их потрескивание слышалось, несмотря на топот животных, гомон людских голосов и бой барабанов. Иногда раздавался нестерпимый крик верблюда, ржали лошади, блеяли овцы, целую отару которых гнали с караваном, дабы приносить в жертву по одной в день.
На углях каждого костра дымилась похлебка из пшеничной крупы. Арабы, носильщики, воины толклись у огня и маленькими глотками поглощали это раскаленное кушанье, приправленное кориандром и неким подобием масла, сладкого, как сливки. Блюда с кебабом несли к шатрам. На них шипели куски мяса, которое до этого мяли и катали, а потом жарили в бараньем жире. Мясом оделяли только
Жар уже не изливался с небес, но исходил от земли, и все купалось в горячих испарениях, где смешались запахи подгоревшего жира с ароматом свежей мяты.
Вдруг раздался мощный голос певца, заглушивший резкие монотонные звуки мусульманских песнопений. Это неаполитанец-раб, лежа под звездами и расслабившись после тягот дня, на минуту забыл о своей неволе. В этом долгом пути под звон цепей ему вдруг почудился привкус вольной жизни.
И Анжелика, тоже ощутив, что постепенно скользит, повинуясь подобному же искушению, к пропасти – к примирению с рабским уделом, воскликнула с живостью:
– Не рассчитывайте на меня, Осман Ферраджи! Не надейтесь сделать из меня одалиску султана.
Верховный евнух даже не поморщился.
– Что ты об этом знаешь? И стоит ли сожаления та жизнь, что ты оставила позади?..
(«Где бы ты хотела жить? Для какого мира ты создана, сестрица?» – говаривал ей Реймон, сверля ее проницательным взглядом иезуита.) – В гареме великого султана Исмаила у тебя будет все, о чем только может мечтать женщина: власть, наслаждение, богатство…
– Сам король Франции сложил все свои богатства и всю власть к моим ногам, и я отвергла его!
Наконец ей удалось удивить его:
– Что ты говоришь? Ты отказала своему повелителю в том, о чем он тебя умолял? Может, ты глуха к прелестям любви? Это невозможно! В тебе заметна свобода, повадка женщины, которая чувствует себя вольно среди мужчин. В твоих жилах течет кипучая кровь, тебе свойственна дерзость улыбки и взгляда. Ты – прирожденная фаворитка, украшение двора, я не могу здесь ошибиться…
– Однако это так, – упорствовала Анжелика, радуясь, что пробудила в нем сомнения. – Я разочаровала всех любовников и, овдовев, предпочла жизнь спокойную, лишенную тягот, связанных с любовными интригами. Моя неприступность привела в отчаяние короля Людовика XIV, это так, но что я могла поделать? Вскоре я разочаровала бы и его, тогда бы он заставил меня дорого заплатить за это, ведь для монарха холодность может показаться оскорблением величества. Будет ли вам благодарен Мулей Исмаил, если на его ложе окажется равнодушная любовница?
Осман Ферраджи выпрямился, с видом недоумения потирая свои длинные царственные пальцы. Он едва скрывал, какой удар откровения Анжелики нанесли его планам. Подобное препятствие грозило застопорить жирно смазанные шестерни его замысла. Что делать с рабыней поразительной красоты, всем своим видом обещающей бурю страстей, призванную расшевелить пресыщенные чувства владыки, если она окажется холодной в его объятиях? Прискорбное зрелище! Евнуха заранее прошиб холодный пот. Он уже слышал разъяренный вопль Мулея Исмаила.
Разве не сетовал тот, что устал от бесчувственности пресных дев, прекрасных, но привносящих в любовные утехи лишь удручающую неловкость? А знающие толк в наслаждении были не первой молодости… Верховный евнух уже предпринял длительное и трудное путешествие в глубину африканских джунглей, где, как он знал, обретались секты «чикомби» – девственниц, обученных колдуньями. Но Мулей Исмаил только поморщился. Ему надоели чернокожие, захотелось белых. Вот Верховный евнух и отправился в Алжир, но кроме Анжелики никто из увезенных оттуда женщин не смог бы, по его разумению, удовлетворить султана. Евнух пересмотрел неисчислимое множество рабынь, но те, кого он отобрал, хотя и очень красивы, но, без сомнения, слишком зелены. Исландка с волосами лунного цвета и глазами вареной рыбы могла бы понравиться лишь как курьез. Ее ничто не сможет вывести из оцепенения, да и умрет она скоро.