Неукротимая любовь
Шрифт:
— И когда она умерла? — спросил маркиз.
— На прошлой неделе.
В ее глазах появились слезы, и маркиз тут же вспомнил о светских приличиях.
— Может быть, вы присядете? — предложил он. — Боюсь, что я не проявил должного внимания по отношению к мисс Гиллингхэм. Мне надо было давно уже справиться о том, как она жила.
— Она жила счастливо и ни в чем не нуждалась, — ответила девушка.
Она села на краешек огромного кресла, обитого парчой и стоявшего у камина, а маркиз устроился
Он откинулся на спинку, опустив веки и потихоньку наблюдая за своей гостьей. Это маленькое личико под простой шляпкой, большие глаза и маленький острый подбородок кого-то ему смутно напоминали, но он не мог вспомнить кого.
— Ваш отец подарил Гилли дом, кроме того, она получала пенсию. Я думаю, что ее тоже назначил ваш отец. Так что мы никогда ни в чем не нуждались.
— Мы? — спросил маркиз.
— Я жила с ней, — ответила девушка, — она меня и воспитала. Вот почему я к вам приехала.
— Быть может, вы расскажете все с самого начала? — предложил маркиз.
— Ваша светлость позволит мне снять шляпку? — спросила девушка. — После того как я упала, она помялась.
— Конечно снимайте! — ответил маркиз. — Может быть, вы хотите пройти в комнату переодеться? Я пошлю за своей экономкой.
— Нет, спасибо, — ответила девушка. — Просто я терпеть не могу эти шляпки. Боюсь, что выгляжу ужасно старомодно. В деревне я шляп не ношу.
Говоря это, она сняла шляпку, и маркиз уставился на нее с нескрываемым изумлением.
Ее волосы были совершенно необычными. Они были почти белыми, но в них попадались отдельные золотые пряди, которые делали их похожими не на седину, а скорее на очень бледные краски рассвета, когда первые лучи солнца появляются над горизонтом.
Но не только волосы девушки показались маркизу необычными, но и ее глаза, которые он теперь мог рассмотреть получше. Он ожидал, что они будут голубыми, но они оказались серыми с еле заметным зеленоватым оттенком. Темные от природы ресницы оттеняли белизну ее кожи, чистой, словно вода, которая течет по гравию, и каждый камешек сияет сквозь ее поток.
«Какая она милая, — изумленно подумал маркиз, — и к тому же ни на кого не похожа. И все-таки она мне кого-то очень напоминает». В его памяти мелькнуло какое-то воспоминание. Кто это был? Кто бы это мог быть?
Девушка положила шляпку и шаль на табурет, стоявший недалеко от кресла, в котором она сидела. Потом улыбнулась маркизу и сказала:
— Так-то лучше, теперь мы можем поговорить. Я так рада, что это вы спасли меня.
— Как вас зовут? — спросил маркиз.
— Фортуна, — ответила она, — Фортуна Гримвуд.
— Гримвуд? — изумился маркиз.
Ее прямой носик сморщился.
— Не очень красивое имя, правда?
— А почему вас назвали Фортуной? — спросил маркиз.
На щеках девушки появились две ямочки.
— Этот вопрос задают все, — ответила она. — Когда я появилась в доме Гилли, она как раз переводила «Вторую олинфскую речь» Демосфена. Вы ведь знаете, как она любила древних греков! Так вот, когда раздался стук в дверь, она как раз написала: «Фортуна исполнила все наши желания» — и поставила в этом месте восклицательный знак. После этого стало совершенно очевидно, что меня надо назвать Фортуной.
— И все-таки мне кажется, что вам надо рассказать все с самого начала, — заявил маркиз.
— Нет, я сделаю по-другому, — возразила Фортуна. — Я отдам вашей светлости письмо Гилли. Оно здесь, со мной.
Она открыла сумочку, висевшую у нее на талии, и вытащила оттуда письмо. Конверт от долгого пребывания в сумочке смялся, однако, когда маркиз вскрыл его, в нем оказалось шесть или семь листочков, исписанных мелким почерком.
— Вы знаете, что здесь написано? — спросил он.
— Это писала я, — ответила Фортуна.
— Вы?!
— Последние шесть месяцев своей болезни Гилли уже не могла писать, — объяснила девушка. — У нее отнялась рука. Доктор сказал, что у нее был удар. Она рассказывала мне, что я должна вам сообщить, и я все это записывала. Это заняло довольно много времени, поскольку она сильно уставала во время рассказа. Закончив, она произнесла: «После моих похорон сразу же отправляйся к маркизу Тейну в Лондон. Отвези ему это письмо, а уж его светлость знает, что надо делать». Вот я и приехала.
Маркиз взглянул на мелко исписанные листочки, которые он держал в руках.
— Вероятно, будет проще, — медленно проговорил он, — если вы сами расскажете мне, что здесь написано, а я прочитаю это письмо позже, когда у меня будет время.
— У меня есть для вас еще кое-что, — сказала Фортуна, — записка, которую я никогда не видела, поскольку Гилли написала ее несколько лет назад и хранила в запертом ящике стола. Вот она.
И она вытащила из сумочки еще один конверт, маленький и пожелтевший от времени, в котором, судя по его виду, лежал всего один листок. Фортуна протянула его маркизу, но он положил его, не раскрывая, на столик рядом со своим креслом.
— А теперь, — сказал он, — расскажите своими словами, что Гилли хотела мне сообщить.
— Тогда мне придется начать с самого начала, — произнесла своим нежным голосом Фортуна.
Она сложила руки на коленях и стала похожа на маленькую девочку, отвечающую хорошо выученный ею урок.
— Это произошло вечером 30 августа 1801 года, — начала она.
— Сколько вам лет? — перебил ее маркиз.
— Через четыре месяца, 27 августа, мне исполнится восемнадцать, — ответила она.