Неуловимый граф
Шрифт:
Леди Женевьева попыталась обнять его, но он, твердо сжав ее запястья, высвободился, опустив ее руки.
— Нам не о чем больше говорить! — заключил он, направляясь к дверям.
Забыв обо всем, она бросилась за ним.
— Пожалуйста, Озри, прошу тебя, выслушай меня! Я все объясню! Я расскажу тебе, почему так поступила, почему сказала такое… Ты поймешь. Пожалуйста, постарайся понять!..
— Я все прекрасно понял! — жестко ответил граф. Открыв дверь, он вышел из комнаты и, не оглядываясь, стал спускаться по лестнице.
—
Так и не обернувшись, он надел цилиндр и вышел на улицу.
Леди Женевьева стояла неподвижно, глядя, как захлопнулась за ним дверь.
На этот раз с губ ее не сорвалось даже проклятий; у нее не было слов, чтобы выразить бушевавшие в ней чувства.
Вернувшись домой, граф почувствовал наконец, что он снова свободен; ему казалось, что он сбросил с себя какое-то тяжкое бремя; никогда еще, порывая очередную affaire de coeur 7 , он не испытывал такого облегчения.
Всегда трудно произнести слова прощания, одним ударом разрубить узы, еще недавно казавшиеся столь крепкими; это гораздо труднее, чем оборвать отношения, которые иссякли сами собой, когда оба партнера, казалось бы, так страстно привязанные друг к другу, не чувствуют больше ничего, кроме скуки.
7
Интрижку, любовную связь (фр.).
Граф не отличался сентиментальностью и мог быть безжалостен и тверд, когда дело доходило до разрыва. Больше всего при этом он не любил этих бесконечных женских обвинений, нудных упреков, без которых редко обходилась хоть одна сцена расставания.
Он почувствовал теперь, что начал уставать от леди Женевьевы еще раньше, чем она вызвала его ярость и отвращение своей попыткой завлечь его в ловушку и подвести под венец.
Да, она умела разжечь в нем желание, это правда; однако всякий раз, когда огонь этот гас, в душе графа оставалось чувство разочарования и неудовлетворенности Теперь он снова вынужден был признать, что красота — это еще не все.
Трудно было представить себе женщину красивее, чем леди Женевьева, однако за красотой этой крылось что-то отталкивающее, и в последнее время граф стал все яснее ощущать это. К тому же жадность ее, без сомнения, была безмерной, и насытить ее было гораздо труднее, чем удовлетворить запросы какой-либо другой женщины из ее предшественниц.
Во всяком случае, он чувствовал, что расплатился за все, и тот более чем щедрый чек, который он оставил на каминной полке, поможет ей пережить его уход безболезненно, прежде чем
С некоторым удивлением он вынужден был признаться самому себе, что ему нисколько не жаль леди Женевьеву и он не ощущает никакой собственной вины по отношению к ней.
Иногда, расставаясь с женщиной и видя слезы на ее глазах, граф чувствовал сожаление, что он, сам того не желая, увлек ее так сильно и сердце ее еще долго не сможет успокоиться, испытывая боль при воспоминании о нем.
Однако на этот раз он был совершенно уверен, что если у Женевьевы и есть сердце, оно никоим образом не пострадает от их разрыва.
Он знал, что никто не смотрит на него просто как на человека, интересного самого по себе, независимо от его общественного положения и собственности, которой он владеет.
В юности он еще надеялся найти женщину, которая полюбит его самозабвенно, со всеми его достоинствами и недостатками, не думая при этом о том, что он граф и наследник громадного состояния, уважая и ценя в нем исключительно его собственные способности, сердце и ум.
Однако вскоре он понял, что чуда не произойдет и такой женщины просто не существует.
Пару раз ему действительно на какое-то время показалось, что прекрасные женские глаза смотрят на него с нежностью и любовью, обращенными к нему самому, к тому, что есть в его душе, а не в кармане, а алые, полуоткрытые губы самозабвенно ищут его рот не для того, чтобы потом, когда пройдет эта минута, попросить оплатить очередной счет Но хотя женщины, без сомнения, влюблялись в него, отдавая ему свое сердце и душу, он, несмотря на всю свою внешнюю привлекательность и незаурядный ум, никогда не был до конца уверен, что они любят именно его и к чувствам их не примешивается никакого расчета.
«О Озри, я люблю тебя!», «Ах, я люблю тебя, люблю!»— как часто он слышал эти слова, произносимые шепотом, в темноте, когда женщина лежала в его объятиях, и ему всегда хотелось верить, что слова эти идут из глубины ее сердца, потому что он тот возлюбленный, о котором она мечтала, о котором грезила в своих девических снах.
Однако всякий раз, когда на смену ночи приходило утро, вслед за любовными вздохами шли тонкие, обычно очень тактичные и неназойливые намеки о драгоценностях, которые очень подошли бы к новому наряду, или о неоплаченном счете за чудесное платье, которым он восхищался вчера вечером.
«Вероятно, мне просто не везет, — размышлял иногда граф, — или я просто вращаюсь не в том обществе и встречаюсь не с теми женщинами».
Потом он начинал смеяться над собой, думая, что, наверное, мама рассказывала ему в детстве слишком много волшебных сказок, и где-то, в самом дальнем уголке его сознания, сохранилась чудесная история о пастушке, которая вышла замуж за короля, или о бедной девушке, одетой в лохмотья, которая полюбила слугу, не зная, что на самом деле он переодетый принц.