Неумирающий снег
Шрифт:
Да и строительный институт – это инженеры, это мальчики. Прорабы и мастера. Куда шла?
Питер малахольный и суетный
В рабочей общаге складывалось всё неплохо. Девчонки твердо решили податься на БАМ. Питер казался уже пройденным вдоль и поперек. Зарплата маленькой. Работая на ВПШ – а около Смольного, реставрируя и ремонтируя Высшую Партийную школу, оставались на авралы – вечерние работы. Вот тут однажды и пришли к ним журналисты, сопровождая Романова Григория Васильевича – первого секретаря Ленинградского обкома.
Они зашли внезапно в комнату, и Марина
– Как работается?
– Хорошо.
– Платят нормально?
– Нормально, – серьезно сказала Марина.
Да ее и под пытками не заставили бы признаться в обратном. Мамино воспитание: «У нас всё хорошо. Будет еще лучше», – вертелось в голове. Задали еще пару вопросов журналисты, свернули всё и ушли.
– Кто это был? – спросила Марина.
Ключница тетя Валя, толстая и добродушная, всегда любившая Марину ужаснулась незнанию:
– Романов Григорий Васильевич – первый секретарь Ленинградского обкома партии.
– Ну, Марина, даешь. Платят хорошо! Что ж не сказала, что мало? – закричали девчата наперебой.
– А вы что молчали? В рот воды набрали и молчат. А мне и так хорошо. Да и кто вам прибавит?
Она опять макнула валик на длинной палке в водную краску и зеленым цветом стала красить стену.
– Про Романова говорят, – сказала Лелька, – он свадьбу дочери в Эрмитаже делал!
– Да врут! – ответила удивленная Марина.
Ночью снился ей Эрмитаж, дамы в длинных воздушных платьях, танцующие среди антуража музея. Марину звали Мария и приглашали на вальс кавалеры, а Петька Смирнов, сейчас курсант Омского танкового училища из совхоза «Пермский», стоял в стороне и сверлил ее своими черными глазами.
Проснулась от громкого гимна, пора на работу за кисти и краски – художница! В общем, скоро им выдали командировочные. Оставалось несколько дней до отъезда на БАМ, и она взялась читать Мишин дневник.
Дневник брата
После обеда нас повезли в Русский музей. Раньше я никогда не видел настоящих полотен художников, только репродукции. Сцены античной жизни. Обнаженные боги. Брюллов. Полуобнаженные вакханки. Айвазовский. Его картины изумительны, сколько в них света. Вода колется! Я, подсвеченный изнутри, попал на выставку Рериха и Куинджи… В его полотнах – природа. Стоял, смотрел и вспоминал дом. Столько нахлынуло.
Поспорил с одной девчонкой. Речь шла о картине Куинджи «Ночь над Днепром». Я прошелся томно о горизонте и светотенях и неожиданно нарвался на комплимент. После Рериха долго искал ее по всем залам, но не нашел! Меня поразили ее слова: «Вот приедешь сюда, посмотришь, постоишь и хочется самой за кисти взяться и что-нибудь нарисовать!»
Я спросил тогда:
– Вы что, художница?
Она ответила:
– Нет. Я ни разу не бралась за кисти и карандаши.
Я тогда подумал: «А что, если самому?», но тут же убил эту мысль в зародыше.
Товарищи купили билет на концерт ансамбля «Но.То.Цо». Лишний билет вручили мне. После Русского музея хотелось петь. Купил мороженое. Побрел на остановку трамвая, который довез меня до дворца «Юбилейный». Рядом была мусульманская мечеть. Я подошел, поднялся к решетке и стал вглядываться сквозь вечерний сумрак в великолепную
Случайно оглянулся. В поле зрения попала проходящая женская фигурка. Это была закутанная в платок и держащая сверток в руках девушка. Лица не разглядел, но тем не менее, бодро спросил:
– Девушка, вы случайно не знаете историю этой мечети?
Она повернулась и тихо сказала:
– Историю не знаю, а есть мороженое здесь нельзя!
Сказав эти слова, странно прозвучавшие для меня, она повернулась и продолжила свой путь.
– Но почему? – закричал я, – объясните!
Но она скрылась за углом. Пожав плечами, я попрыгал на месте, сделал ряд движений, согревающих кровь, и принялся снова за мороженое и за прерванный осмотр. Так прошло несколько минут, нужного трамвая всё не было. Тут я опять увидел эту девушку. Она стояла за спиной и, как только я случайно повернулся, сказала… Что она сказала, я не напишу, это была длинная нотация. Виноватым я себя не чувствовал. Прошелся в ответ по поводу ее вероятного настроения, сомнений верующего и ее собственных грехопадений.
«С виду – татарка», – подумал я, и впоследствии узнал, что не ошибся. Симпатичное строгое лицо, черные глаза и волосы, немного курносый нос (она потом сказала, что в этом виноваты мы, русские). Рост – чуть выше среднего,
Потом мы шли вместе пешком. Она взялась проводить меня до «Юбилейного» и довольно серьезно слушала меня, смотря снизу вверх. Я начал трепаться. Я довольно точно угадал, где она учится. Плавно перешли на ее житье-бытье, потом нам попался буфет – выпили кофе и закусили ватрушками из ее свертка. Пошли в кинотеатр «Титан», купили билеты на дрянной фильм «Северная рапсодия».
Потом медленно шли по Невскому проспекту мимо Адмиралтейства (там были танцы, но в основном для курсантов морского училища), побрели по мосту на Васильевский остров до ее общежития. Разговаривали о передаче КВН. Я делился своими запомнившимися веселыми сценками оттуда, она – своими. Оказалось, что учится она в Академии имени Жданова на факультете восточных языков. У общежития она поблагодарила меня за приятный вечер, подарила значок олень серебряное копытце.
Видно было, что она хотела бы продолжить знакомство, обменявшись адресами, но внутренний мой голос погрустил, что это ни к чему. У ее подъезда стояли африканцы. Я молча ушел в туман.
9 ноября
Последний день в Ленинграде. Встал с хмурым настроением. Уезжать не хотелось. Вся наша группа выглядела так же. В столовой немного развеселись. В музее Этнографии была выставка Казаряна «Мир в иллюминаторе». Интересно, но быстро надоедает. Работы были типа: Чарли Чаплин в игольном ушке, зоопарк в конском волосе, и прочее…
Вышел на Садовую, прошелся по Гостиному двору. Шел и думал об увиденном, в глазах стояла картина «Богородица». Звездная ночь, снег, и она держит младенца на руках. Лицо ее. Да! Тут и мать, и женщина любящая, и что-то от мечты, одновременно и упрек, и несгибаемость. Это надо увидеть, описать нельзя. Я шел по Гостиному двору. Возникали кучки людей, спорили, покупали что-то и исчезали. Купил и я несколько пластинок и думал, думал о своих впечатлениях.