Неумолимая жизнь Барабанова
Шрифт:
Стоп, стоп, стоп. В этой медицинской горнице не было и намека на спальное место, а представить себе, чтобы у Ксаверия в хозяйстве кто-то спал, скрючившись на стуле… Нет, уж настолько-то я порядки Кафтанова постиг. И тут же сквозь стеклянные стенки медицинского шкафика я увидел узенькую белую дверь. Высокая каталка перекрывала подступы к ней. Я оглянулся и, чтобы освободить руки, метнул свой блокнот на стол Воловатого. Блокнот в полете растопырился, и плоский ключик выпал из него и со звоном упал на пол.
Я сцапал этот ключик (по-моему, он еще не отзвенел), одним изумительно точным движением сдвинул каталку и мягко отомкнул дверь. Превосходные
Так и есть. В крохотной комнатушке стояла койка вроде той, на которой я некогда спал в казарме. Я протиснулся мимо нее к узенькому окну, прижался лбом к стеклу. Крыльцо, полустертые силуэты на асфальте – все было прекрасно видно. Ну да об этом можно было и догадаться.
Злость взяла меня. Неужели и девчонка с малахитовым колечком на бледном пальчике собирается вертеть мною? Отсюда, из этой амбразуры, она смотрела, как один, задыхаясь и падая, уложил троих. Она разглядывала барышню Куус и, верно, уже тогда придумывала, как загнать меня в угол… Снова звон в коридоре. Я выскочил из опочивальни в кабинет, запер дверь, вернул на место каталку и принялся вертеть в пальцах ключик.
Кнопф, раздувая ноздри, возник на пороге.
– Ты, Барабан, оглох? – спросил он свирепо, и, кажется, собирался продолжить, но увидел ключик.
– Где? – проговорил он с натугой. – Где взял? – и помахал рукою перед лицом, словно разгоняя дым.
Мой рассказ о том, что ключик лежал под стеклянным шкафиком, не понравился Кнопфу решительно.
– Крутишь, вертишь, – проговорил он с угрозой. – Я кабинет обшарил.
– Как угодно, – ответил я. – Только по-моему у подоконника на полу осколки градусника.
Кнопф свернул голову на сторону, вернул ее в нормальное положение и серьезно проговорил:
– У тебя, Александр, хватка. Только Ксаверию сейчас не до ртути. Ты в нем зверя-то лучше не буди. Вот он тебя ждет, а ему прежде про ключик расскажу. Нашел ты его, дескать, вот тут. – Он указал на эмалированную плошку, где тускло отсвечивали разнокалиберные стальные лезвия. – Его тут и не увидеть. А у меня к тому же – астигматизм.
Кнопф ожил, гоголем прошелся вдоль медицинских шкафиков, но, заслышав новый звон, опрометью выскочил в коридор. На этот раз я уселся за стол Воловатого и, чтобы скоротать время раскрыл блокнот. Очень жаль, что я не успел познакомиться с доктором до того, как Анатолий огрел его своей чудовищной тростью! На этих замусолившихся, закрутившихся по углам страничках оказались все, кто имел неосторожность хоть раз обратиться к доктору Воловатому. Насколько я успел понять нравы этого пансиона, доктор был человек отчаянный. Узнай о его мемуарах Кнопф или Алиса, и Воловатому было бы несдобровать. Но углубиться в чтение я не успел. В вестибюле зацокали Алисины каблуки, и я проворно спрятал блокнот под свитер.
Наврал Кнопф. Ждали, конечно не меня. То есть, Ксаверий Кафтанов совершил необходимые приветственные эволюции, и даже четверо мужчин в пухлых креслах доброжелательно пошевелились. Но пустовало пятое кресло, и каждый, находивший в кабинете, время от времени взглядывал на него. Мне даже стало казаться, что в пышных складках черного седалища соткался фантом. По-моему его присутствие ощущал не только я. Гости в креслах застегнули пиджаки, а Кафтанов убрался подальше от водопада, и сияние над головой потухло.
Наконец, телефонная трубка на столе у Ксаверия пискнула, он послушал, сыграл бровью и сказал:
– О! Подъезжает.
Один из четырех выбрался, было, из кресельных складок, но сосед придержал его.
– Бога ради, не надо, – сказал Ксаверий поспешно. – Никаких встреч, никаких проводов. В нужный момент распахнуть дверь кабинета, встретить на пороге. Не более того.
Телефонная трубка снова ожила.
– Прошу прощения, – сказал Ксаверий. Он стал у двери и принялся слушать, и каждый волосок его шевелюры, и каждая складочка на лице слушали тоже. Потом донесся звук парадной двери, и приглушенное постукивание двинулось на нас через беззвучие вестибюля. Гости Кафтанова поднялись из кресел, Кафтанов же поднял руку, точно собираясь махнуть невидимому оркестру. Раз-два-три – один за другим он загнул пальцы на руке и толкнул дверь.
Великий Ксаверий! Сделай он это позже, и задыхающийся, измученный путем от входа человек оказался бы в унизительной близости от коренастого, розовощекого Ксаверия Кафтанова, поспеши он, и гость три-четыре лишних шага боролся бы у нас на глазах со своим изувеченным телом.
– Степан Степаныч! – молвил Ксаверий, и словно бы пытаясь уберечь от нахлынувших чувств необходимую долю официальности, добавил: – Господин Лисовский!
Преодолев сопротивление перекрученного позвоночника, гость поднял навстречу Ксаверию приветливое загорелое лицо.
– Ловкач Ксаверий, ух, ловкач! – не то похвалил, не то укорил он, и, упираясь двумя тростями, двинулся дальше. О, как страшно шел этот человек! Он нырял и извивался при каждом шаге, словно протискивался по узкому коридору, стены которого были усажены лезвиями. Я почти почувствовал, как эти лезвия кромсают его несчастное тельце.
– Милости, милости прошу! – пел Ксаверий, а четверо образовали что-то вроде почетного караула. Степан Степанович протиснулся своим страшным коридором и аккуратно опустился в кресло.
– Алиса, – проговорил он, разместив по сторонам свои подпорки, – Где же Заструга, Алиса? Ну, на меня ему глядеть мало радости, но как же на тебя не посмотреть?
Алиса улыбнулась и сказала, что подаст кофе. Ксаверий покивал ей и, не теряя сановитости принялся кружить около гостей.
– Плохие дела, – сказал один из них.
– Хуже некуда, – сказал другой.
– В детей пока не стреляют, но ведь и напугать можно до смерти.
– Форменная измена. Ведь этот негодяй Анатолий был человеком Заструги.
– Девочка едва очнулась. Мне доложили. – Лисовский оглядел сидящих в креслах. – У наших детей после этой ночи в голове делается черт знает что. – И все посмотрели на меня.
– Вот именно, – спохватился Ксаверий, – именно к такому повороту мы оказались готовы. – Он выбросил в мою сторону руку, точно нож метнул. – Позвольте рекомендовать: Александр Васильевич Барабанов! Писатель и издатель.
– Вот как? – раздалось из одного кресла.
– Все-таки странно, – заметил другой гость.
– Нет-нет, – ласково улыбаясь вывернутым лицом, успокоил их Степан Степанович, – мне докладывали. Вы выручите наших ребятишек, ведь так? – Алиса, сосредоточенно улыбаясь, подала кофе, и он свое невесомой ладонью погладил Алисино запястье. По всему выходило, что я должен рассказывать, как я хорош, и что деньги мне можно платить без колебаний. Мерзко мне это показалось так, что я едва не ушел прочь из кафтановского кабинета. Но уйдя из кабинета, я ушел бы и от девочки с бирюзовым колечком. Я никогда бы не узнал, для чего мне был вручен плоский ключик в блокноте Воловатого. И я сказал: