Неумолимая жизнь Барабанова
Шрифт:
Я положил перед Алисой Ольгину венчальную фотографию, переждал первое изумление и объяснил то, что понимал сам.
«Погодите Барабанов, вот будет номер, если и Кнопф… Да нет, определенно он видел, видел. Я считаю». – сказала она, спустя мгновение и живо левым указательным пальцем сложила в ладонь все пальцы правой. Когда все было подсчитано, оказалось, что коллега Кнопф после получения книги побывал в Европе, а во-вторых, вернувшись оттуда, развил лихорадочную деятельность. Он искал, искал, как одержимый, но веселый вирус в его машине не мог помочь Алисе. Кнопф избегал электронной почты. Мобильник, пейджер, автоответчик, он купил разом в одном магазине,
Я забрал у Алисы фото, вышел, убрал его. Потом выругался в пустую прихожую и вернулся в кухню. У девушек на лицах была некоторая растерянность.
«Вы знали Кляцкина». – сказала Алиса. «Ровно наоборот. Кляцкин знал меня». Я рассказал ей про аварию, рассказал про Женину смерть, зачем-то рассказал о нашей с Ольгой жизни вдвоем…
«Да, да, да», – сказала Алиса деловито. – «Я вспомнила». И действительно, ей вспомнились интересные вещи. Спустя пару недель после появления письма от Кляцкина Кафтанов озаботился вдруг поисками священника для школы. «Ксаверий похож на дурака? То-то! Он как пить дать понимал, что из этой затеи ничего не выйдет. Вот именно концепцию школы (тут Алиса заметно напряглась) религиозное сознание не примет никогда. Значит, идею ему вдавили наши расчудесные родители. Только я не знаю, кто насел на Ксаверия. Может, это был олух царя небесного, а может, Лисовский…» «Лисовский – не олух?» «Нет-нет, – строго отозвалась Алиса, – Только не олух. Так вот, насели так крепко, что едва епархия отказалась обсуждать наши дела, Ксаверию велели найти светский эквивалент попа. А коллега Кнопф во всеоружии. И находит вас, и приводит вас… А что если вся эта свистопляска только для того, чтобы открыть на вас охоту?»
«Не на меня», – сказал я. Алиса поднесла к глазам увеличительное стекло и посмотрела в книгу. «Хватит любоваться моей дочерью. Вы о ней не знали и не ведали, когда Анатолий громил охрану, а Анюта сидела у Воловатого. А не потому ли Анатолий громил охрану, что не дали ему увести Анюту? А?»
Затрепетали Алисины покрасневшие от насморка ноздри, но я не дал ей взорваться. «Идея, ненаглядная моя Алиса, пришла противникам в голову одновременно. Только Заструга почему-то спешил, а Кнопф (или кто там на самом деле?) копал потихоньку. Богатая же идея! Дочь моя, гримированная под Анюту уезжает домой, а кто-то думает, что это именно Анюта, гримированная под мою дочь. И кого тогда искать, а главное – где?»
Девушки вдруг нахохлились, и беседе пришел конец. Никакие намеки, никакие предположения, никакие шпильки не могли их оживить. Они только ерзали и взглядывали на меня исподлобья. Когда же терпеть их безмолвные вздохи не стало сил, Алиса снова отправила Аню варить кофе.
Итак, мы сидели по разные стороны стола, и я говорил за всех. Потом, как всегда с опозданием, до меня дошло: Алиса может прекратить мои наскоки тут же, тем более, что этот разговор мерзит ей необычайно, а машина у подъезда, и в школе нас ждут.
«Будь по-вашему, – сказал я самым молодецким голосом. – Не тот солдат, так этот. Я вытащу Анюту из школы. Не знаю, как, но вытащу. Мне некуда деваться, но мои дети должны вернуться в Хорн целыми и невредимыми. – И тут я сорвался. – Скажите мне, прекрасная мисс Черета, вы ведь этого ждали? Вы терпели мои рассуждения, потому что брезговали объясняться со мной! Как же, все сделано, сказано, человек загнан в угол, все это видят, и только он, бестолочь окаянная, не понимает!»
Смутись тогда Алиса, я бы усомнился во всем, и, смешно признаться, разочаровался бы в ней. Но не смутилась она нисколько. Гулко, утвердительно высморкалась и сказала, что со своей стороны приложит все силы.
По дороге домой я мусолил все сказанное и вдруг обиделся. Обиделся неожиданно и так глупо, что покраснел и проехал свою станцию. Ну, в самом деле, кто меня тянул за язык, зачем было поминать Наума? Сказал, что должен знать расстановку сил – и солгал. Какая к черту расстановка! Попросту ждал, что взмахнет Алиса своим просморканным платком и скажет: «Как же этот я забыла? Наум, Наум, непременно Наум! И пистолет у него, по-моему…»
Взмахнули мы платками – черта с два! Стоило мне вспомнить про Наума, лицо у Алисы одеревенело, ни дать ни взять – Кнопф. Тут же оказалось, что Анюту заждались в школе, Алисе пора прилечь, а мне задуматься о дальнейшем течении событий.
Ладно, я боюсь за детей, я трушу за себя, но почему же Наум – священная корова?
Дома я очухался, покормил старика и вызвонил Манечку. Барышня Куус явилась и с порога грянула:
– Отдайте Пеклеванову его паршивые баксы! Не дает проходу.
– Он забудет, как вас зовут, Машенька.
– Ничего он не забудет. И сахар мой будет есть, и кофе пить, и таскаться за мной. Я для него – ваша, и эти баксы в его уродской башке превратились в кусочек меня.
Я обнял Манечку.
– Неужели вы и в самом деле моя, барышня Куус?
– Ох, да, – сказала Манечка печально. – на прошлой неделе я попробовала жить сама по себе. Слезы, слезы, слезы. – Она сделалась так грустна, что сердце больно сжалось. – А вот Оля и Тэдди… Какая у вас дочка! Когда-нибудь, когда у всех будет хорошее настроение, вы покажете мне фотографию жены.
Старик за стенкой убавил звук у телевизора и засвистел. Он старательно выводил: «Ты не пой, соловей, возле кельи моей…» и я вдруг почувствовал, что время тает, как мятная карамелька.
– Машенька, мне надо спрятать старика. Но спрятать старика куда попало нельзя.
Моя грустная девочка качнула головой и сказала, что их дача зиму напролет пустует, что телевизор там есть, и что вчера она взяла в «Коллоквиуме» отпуск.
– Мне очень страшно, – сказала барышня, – но жить сама по себе я разучилась. Не тревожьтесь, миленький вы мой.
Я поцеловал Манечку и почувствовал, что она плачет.
– Ну глупости, глупости! – И размазала слезы. – Я уже не плачу. А что с тем человеком? Ах, Господи, с тем, что перед школой… С ним все… То есть он вернул вам пистолет?
На удивление легко я солгал, что Анатолий поправляется, что револьвер у него, и что тревожиться решительно не о чем.
– Ух, – сказала барышня Куус. – У него лилась кровь, а он стрелял… Я не стала бы сидеть с ним на даче.
На другой день поутру старик собственными руками достал из почтового ящика конверт с путевкой в санаторий, которую Манечка изготовила накануне, забежав на полчаса в «Крллоквиум». Печать «Коллоквиума», которую Манечка приложила к бумаге для верности, он изучал так долго, что я забеспокоился.