Неусыпное око
Шрифт:
Шаг за шагом мы пересекали ковер с движущейся картинкой — ноги Рамос с трудом переступали от голубой оболочки планеты к звездной тьме, испещренной причаленными космическими кораблями, а после к кирпично-красной шири самой Узловой станции. Разрешение ковровой картинки было настолько детальным, что я могла увидеть крохотных одетых в комбинезоны рабочих дока, скользивших по обшивке космической станции… как будто я смотрела на все это с большой высоты.
О-о-о. Боже… головокружение! Его-то моему желудку только и не хватало.
— И я заключила, — ничего не заметив, продолжала Рамос, — что говнюки из шлюпки были посланы Высшим советом для расследования появления загадочного хвоста.
Наиболее вероятный ответ: конспиративная квартира Адмиралтейства. Флот владеет недвижимостью на каждой планете Технократии, секретными апартаментами, где адмиралы могут развлекать правительственных чиновников или проводить убогие вечеринки, потому как убеждены, что именно так поступают власть имущие. Я решила нанести визит в дом, ближайший к месту, где ты пропала… а остальное тебе известно.
Рамос резко остановилась и нагнулась, чтобы поставить меня на пол. Содержимое в моем желудке всколыхнулось, но все же улеглось. За собой я ощутила стену; через секунду я опиралась на нее попой, гадая, подогнутся ли у меня колени. Не подогнулись. Спустя некоторое время я даже почувствовала, что кровь больше не отливает от лица.
Рамос смотрела на меня несколько секунд, а после вынесла вердикт:
— Видишь, ты уже окрепла. Подожди здесь, пока я разведаю ситуацию.
Она исчезла за другой дверью. Теперь, когда я стояла, теперь, когда осталась лишь тошнота, а не опасность фонтанировать, у меня появился шанс обозреть комнату; до этого я видела только ковер и ножки стульев. Каждый предмет мебели был изготовлен из интелломатериала класса А: основа из обедненного урана с нанесенной сверху по нанотехнологии имитирующей мрамор пеной, заставлявшей мебель для удобства принимать форму вашего зада. Выглядела мебель монолитной скалой, но по ощущениям была мягче любых перин. Если задуматься, получалась нелепость. Сточки зрения вашей задницы это были просто удобные, уютные кресла… но сделаны они были массивными и тяжеловесными (обедненный уран!), и ведь исключительно для того, чтобы гости знали, что за них заплачена куча баксов.
Я оглядывала ближайшее ко мне кресло — позволила себе впасть в презрительное негодование простой девчонки, больше для того, чтобы отвлечься от непрекращающегося бунта в моем желудке, — когда внезапно услышала едва различимое тявканье у себя в голове. Да, тявканье: такое же, как слышишь, наступая собаке на хвост. Внезапно вся поверхность кресла съежилась у меня на глазах… расправилась на раме, скукожилась: наниты [8] спасались бегством под креслом, прятались под ним, даже выглядывали из-под сиденья, проверяя, не преследую ли я их.
8
Крошечные роботы, предназначенные для работы в живых клетках (по словарю EuroDicAutom).
Практически было слышно, как колотятся их маленькие встревоженные сердечки.
— Простите, — промямлила я, — я не хотела вас напугать.
Путаное бормотание получилось у меня вместо слов; наниты робко пятились, медленно, по-черепашьи — а то вдруг я снова на них уставлюсь…
Я хорошенько помотала головой, потом закрыла глаза.
«Фэй, у нанитов не бывает колотящихся сердечек. Они всего лишь малюсенькие бездушные механизмы, размером и интеллектом сравнимые с бактерией. Их можно запрограммировать так, чтобы они сделали поверхность под твоей задницей помягче, но они точно не запрограммированы вести себя как побитый
Нерешительно, нехотя я открыла глаза. Кресло вернулось в обычное состояние. Непроницаемая поверхность. Непроницаемого вида. И никакого тявканья или хныканья.
«Ну, ладно, — подумала я, — зато это полностью отвлекло меня от мыслей о тошноте».
Фестина Рамос вернулась.
— Все чисто, по крайней мере, сейчас. Понести тебя или ты сможешь идти?
Сосредоточившись изо всех сил, я попыталась передвинуть ноги; они откликнулись, хотя я едва их ощущала. Адмирал, чтобы помочь мне, закинула мою правую руку себе на плечо и обхватила меня за талию левой рукой. Когда я пошла вперед, это больше напоминало первые шаги младенца, чем ходьбу, но, немного проковыляв, мы пошли в ногу — быстрее черепахи, но медленнее зайца. Примерно с такой скоростью собака с глистами ездит задницей по вашему лучшему ковру.
Я уже упоминала о домашних животных нашей семьи?
Рамос и я прошаркали по короткому коридору на кухню, чистую до блеска, не считая двух грязных тарелок на стойке. Выглядели тарелки так, будто Рот и Бицепс готовили себе спагетти, пока ждали моего пробуждения… и, конечно, они предпочли оставить посуду кому-нибудь другому.
Высокомерные ублюдки.
Кухня привела нас к комнатке перед черным ходом, слишком чистой, чтобы можно было назвать ее прихожей. Через окно я увидела темную ночь, черную, как сапоги шахтера: звезды прятались за облаками, а густой лес стоял стеной в десяти метрах от черной лестницы.
— Мы по-прежнему на Каспии, — тихо сказала Рамос, — но далеко от Бонавентуры. Воздух здесь немного разрежен… но внутри этого герметичного дома и не скажешь. Ничего плохого снаружи с нами не случится, если мы не разовьем слишком бурную деятельность — а нам даже идти далеко не нужно, мой глиссер припаркован в пяти минутах ходьбы. Как ты, все в порядке?
— Нормально.
На этот раз слова на самом деле звучали словами — невнятно, будто их произносил пьяный забулдыга, но все же в них уже появились согласные.
— Невиданные темпы выздоровления, — слабо улыбнулась мне Рамос. — Держись, а я проверю, по-прежнему ли мы одни.
Она склонилась над небольшим прибором, стоявшим на полу возле двери. По размеру он был в точности как банка с краской, но сверху у него был плоский стеклянный экран. Рамос взяла аппарат и обвела им двор, медленно сканируя внешнее пространство, не отрывая глаз от экрана.
— На «тугодуме» никого не видно в пределах инфракрасной области спектра, — сказала она, пристегивая аппарат к поясу. — Пойдем.
Выход был с двойными дверьми: они образовывали воздушный шлюз между нормальной домашней и внешней разреженной атмосферой. У меня в ушах щелкнуло, как только открылась внешняя дверь, но они не заболели всерьез: либо мои нейроны были все еще в отключке и не фиксировали боль, либо разница давлений не была такой страшной, как живописала Фестина. Я склонялась ко второму варианту. Выходцы из других миров всегда чересчур эмоционально реагировали на разреженность нашей атмосферы.
Мы прохромали через темный двор и вошли под еще более темную сень леса. Это не был редкий разрозненный тундровый лес, но настоящая арктическая целина. Вместо скромного ковра изо мха — свирепое сплетение подлеска; вместо синестволов «стою-от-всех-особняком» — кактусососны, вооруженные шипами, будто на войну, тянущиеся друг к другу, чтобы удушить соседа как можно большим количеством ветвей. Все говорило о том, что мы были в южной части острова… там лишь на десятую часть градуса теплее круглый год, но этого достаточно, чтобы экосистема перешла от строго соблюдаемого порядка к хаосу.