Неутомимые следопыты
Шрифт:
— Я и не хнычу. Только обидно мне… Прежде, чем драться, спросить нужно.
— Заладил одно: драться да драться. Понятно ведь, нечаянно вышло. Ну-ка давайте заходите в дом и рассказывайте. Дай-ка нам, Света, веник. Мы снег отряхнем.
За дверью в прихожей было полутемно.
— Раздевайтесь, — хлопотала между тем Светлана; ей, очевидно, было неловко за свою оплошность. — Вот сюда вешайте… Проходите в эту дверь…
В комнате, где мы очутились, было очень тепло. В углу, у окна, стоял письменный стол, заваленный книгами и тетрадями.
—
Я не знал, что такое сессия. И названия у книг были непонятные: «Сопротивление материалов», «Организация производства…» Девчонка бегала по комнате, убирая со стульев книги.
— Садитесь. Сейчас Володя придет. Только умоется.
Мы не успели сесть, как быстрой, энергичной походкой вошел Володя, потирая покрасневшие руки.
— Ну, пескари, — весело сказал он, сдвигая книги с кровати и усаживаясь на ней, — докладывайте, какие у вас важные дела?
Женька достал из кармана многострадальную нашу бумагу, где только не побывавшую, а теперь еще вывалявшуюся в снегу, и протянул Володе. Он повертел ее и так и эдак и с недоумением произнес:
— Это что же за ребус такой?
В который раз приходилось Женьке объяснять, что нам нужно. Однако на этот раз долго растолковывать не пришлось.
— Занятная история, — произнес Володя. — Так вы, значит, собрались разыскать эту женщину? Здорово! — Он еще раз перечитал бумагу, потом поднялся с кровати и прошелся по кабинету. — Да-a, нелегкое у вас дело.
— Сами знаем, что нелегкое, — вздохнув, согласился я.
А Женька сказал:
— Нам бы только найти хоть одного человечка… Хотя бы единственного, кто бы знал эту Ольгу.
— Вот это-то и трудно. Шутка ли, сколько лет прошло. Верно, Света?
Девочка опять молча кивнула.
— Ведь этой женщины, может быть, и в живых-то нет, — продолжал Володя. — Даже наверняка нет. — Он тряхнул головой так, что его белокурые волосы упали на лоб. — Впрочем, одно скажу — поиски вам необходимо продолжать. — Он помолчал, задумавшись. — Если я вас правильно понял, вы хотите знать, кто в этом доме жил до революции. К сожалению, я этого не знаю, и мама не знает, и отец…
— А я знаю, — совершенно неожиданно для нас раздался голос от окна.
Мы с Женькой разом повернулись. Светлана стояла там с пылающими щеками.
— Я знаю, кто здесь жил до революции. Дедушка Виталий Купрейкин.
— Точно! — воскликнул Володя. — Ну как же я мог об этом забыть! Виталий Васильевич Купрейкин! Он вам обо всем расскажет… Он бывший красногвардеец. Служил в Первой конной армии у Семена Михайловича Буденного. — Володя остановился посреди комнаты, а потом стремительным шагом направился к столу и отпер ящик.
Там среди самых разнообразных бумаг лежала записная книжка, видимо, принадлежавшая отцу Володи. С этой книжкой он вышел в коридор, где висел телефонный аппарат, и торопливо стал набирать номер.
— Мария Ивановна? Это с вами Володя говорит. Узнаете? Как вы живете?
Он долго молчал, очевидно, старушка Мария Ивановна объясняла юноше, как они с Виталием Васильевичем Купрейкиным живут. Володя терпеливо слушал. А мы с Женькой подались вперед в нетерпении. Наконец незнакомая нам старушка, видно, закончила свою речь, и Володя смог задать ей новый вопрос:
— А как Виталий Васильевич? Не болеет? Ну, это случается в его возрасте. Ведь ему, считайте, уже восемь десятков… Ах, даже восемьдесят один! Преклонный возраст. И то, что он чувствует себя молодцом, конечно, ваша заслуга. А он сейчас дома? Нету? А где же, если не секрет? Ах в санатории… Да так, дела, дела… Экзамены на носу… А как же! Конечно, готовлюсь… Мария Ивановна, может быть, вы можете сказать… Кто у нас в доме жил в 1905 году?
Снова наступило продолжительное и тягостное для нас с Женькой молчание. Видимо, Мария Ивановна объясняла что-то Володе.
— Вот что, братцы, — произнес Володя, вернувшись. — Мария Ивановна и сама толком ничего не знает. Рассказать об этом может только сам Виталий Васильевич. Они сейчас живут на Кутузовском проспекте… Да я сейчас вам адрес напишу.
Он вырвал из блокнота листок и написал на нем адрес и телефон.
— Вот возьмите. Только Купрейкину нужно звонить не раньше четырнадцатого. Он сейчас находится в санатории.
К выходу нас провожала Светланка. Она все еще чувствовала себя виноватой и объясняла, что никогда бы не испугалась нас, если бы по ошибке не приняла за приятелей Васьки Русакова, грозы Овражной улицы, Петьку Чурбакова и Кольку Поскакалова.
— Да вы их, наверно, знаете, — убежденно сказала девочка.
Но мы с Женькой оба одновременно пожали плечами. Ведь мы понятия не имели, что на Овражной живут ребята, которых следует опасаться.
Светланка вышла следом за нами на крыльцо. Она стояла и рукою махала нам вслед.
— Приходите обязательно!..
— Придем, — пообещал Женька, сбегая с крыльца.
Снова мы очутились на улице. Все так же она уходила вдаль, прямая, с облетевшими еще осенью деревцами, словно воткнутыми в наваленные сугробы. Но теперь, когда я узнал о существовании Русакова, она сразу же показалась мне чужой и неуютной. Чудилось, будто из каждой подворотни могут выскочить мальчишки, которых даже сам рослый и бесстрашный Володя называл бедовыми. Ой как же туго тогда придется нам с Женькой!..
— Жень, — произнес я, плохо скрывая страх. — А что, если Васькины ребята на нас нападут?
— Ну и что же? Мы возьмем да и расскажем им, для чего ходим и кого ищем.
— Они тебя и слушать не станут… Надают по шее…
— Эх ты, трус! — с презрением произнес Вострецов. — Ваську испугался. Подумаешь!..
Он повернулся и зашагал по тротуару не оборачиваясь. А я смотрел ему вслед. Конечно, страшно, очень даже, было встретиться с Васькой и его компанией, но еще хуже было слышать от Женьки такие обидные слова.