Неутомимые следопыты
Шрифт:
Возвратился моряк. Он сказал, что в соседнем купе едут его товарищи и он уговорился с одним симпатичным пассажиром поменяться местами.
Проводник, приносивший нам чай, стал разносить постели. И тут вдруг Женька предложил нашей соседке поменяться с ней полками.
— Вам удобнее будет внизу, — сказал он смущенно, — а мне легче наверх взбираться.
За окном было уже совсем темно. Во тьме я видел желтый квадрат, который прыгал рядом с вагоном. Это был свет из нашего окошка.
Мне не хотелось спать. Я взглянул на Женьку и понял,
Некоторое время я лежал молча. Потом тихо спросил:
— Жень, тебе хочется спать?
— Нет, — отозвался из темноты Женька.
Старушка внизу недовольно заворочалась. Тогда я придумал замечательную вещь. Я тихонько поднялся, встал на колени, нащупал наш чемодан — он лежал в специальном багажном углублении чуть повыше наших полок, ощупью раскрыл его и, пошарив, нашел фонарик. Закрыв чемодан снова, я перебрался с фонариком на Женькину полку.
Мы устроились вдвоем под одним одеялом, накрывшись с головой, и я засветил фонарь. Его свет из-под одеяла никому не мог помешать. А у нас на полке сразу стало светло и уютно, как в небольшой пещере.
— А здорово, Женька, ехать, — произнес я.
— Здорово.
— Я бы всю жизнь так вот ехал, ехал… Далеко-далеко…
— Я тоже ездить люблю, — признался Женька. — Только, Серега, чтобы путешественником быть, надо обязательно знать, куда ехать. Вот Амундсен, например, всю жизнь стремился к полюсу. А Миклухо-Маклай изучал Новую Гвинею…
— И я бы тоже… полюс открыл, — прервал я его. — Только ведь, Жень, все уже открыто. Никаких загадок в мире не осталось. Мы вырастем — уж, наверно, и Марс, и Венеру, и другие планеты откроют.
— Вот и неправда, — сердито отозвался Женька. — Неразгаданных тайн еще много. Есть они и на земле. Ты думаешь, что на земле открывать нечего? Еще как много. Такие загадки есть, что ахнешь…
Так, тихо переговариваясь, мы незаметно уснули рядом, на верхней полке вагона, с зажженным фонариком, который я крепко сжимал в руке.
Веселый попутчик
Я проснулся, когда было уже светло. На голубых стенах качались озорные солнечные зайчики. Я растолкал Женьку. Он открыл глаза и уставился на меня с сонным изумлением. Должно быть, не понимал, почему это мы лежим рядом с ним под одним одеялом.
Свесив голову, я посмотрел вниз. Старушки не было, хотя ее зеленая кофточка висела на крючке у двери. А на той полке, которую вчера занимал моряк, сидел за столиком какой-то рыжеусый дядя и ел крутые яйца, запивая их молоком. Он посмотрел на меня и весело подмигнул:
— С добрым утром! Ну и горазд ты спать.
Из-за моего плеча выглянул Женька. Дядя так удивился, что даже перестал жевать.
— Эге, да вас там, должно быть, целый детский сад. Еще кто-нибудь
— Нет, нас только двое, — откликнулся я.
— Ну тогда побыстрее слезайте! — добродушно скомандовал усатый. — Трубите в трубы, бейте в барабаны, марш умываться — и за стол.
Мы проворно соскочили с полки и побежали в туалетную. В коридоре повстречали нашу соседку — старушку. Но мне было некогда, а Женька вежливо с нею поздоровался.
Когда, умывшись, мы возвратились к себе, на столике уже стояли три стакана с чаем. Я достал нашу изрядно отощавшую сумку, но наш симпатичный сосед сказал, что у него провизии предостаточно и мы можем свои припасы оставить на дальнейшую дорогу.
Пока мы завтракали, наш новый сосед объяснил, что это он поменялся местами с моряком.
— У него там друзья оказались. — Он подмигнул. — А может, капитан от вас сбежал? Шумели небось изрядно?
— Совсем даже не шумели, — обиделся Женька. — Мы вчера целый день в окно смотрели.
— Тоже хорошее занятие… Если делать нечего. А куда же вы едете?
— В Зареченск, — ответил я.
— Вот как! В Зареченск? Да ведь и я тоже зареченский.
— Там тетя моя живет, — объяснил Женька. — Веточкина Дарья Григорьевна.
— Дарья Григорьевна! — воскликнул сосед. — Ну как же!.. Прекрасная женщина! Выдающейся души человек! Так, стало быть, ты ее племянник? Я ведь Дарью-то Григорьевну с детских лет знаю. Коренные мы с ней зареченцы. Только в войну разминулись. Она на восток подалась, в эвакуацию. А я партизаном был. В наших же, в зареченских лесах.
— Партизаном? — вырвалось у меня.
С каждой минутой этот жизнерадостный усатый дядя нравился мне все больше и больше. А то, что он, оказывается, во время войны был партизаном, окончательно покорило меня.
У Женьки тоже разгорелись глаза.
— Вы воевали?.. В партизанском отряде?
— Все было, все было, — отозвался усатый. — Воевал, немцев бил…
Видно было, что ему не хочется рассказывать о своей партизанской жизни. Я подумал, что это из скромности.
В этот день нам некогда было смотреть в окно. Афанасий Гаврилович, так звали нашего нового знакомого, оказался на редкость веселым человеком. Он без конца нас смешил — шутил, рассказывал веселые истории, даже показывал фокусы: то комочек бумаги исчезал у него из рук, то пустая бутылка от ситро послушно стояла на краю столика, каким-то чудом удерживаясь в наклонном положении.
Хлеб он резал большим, очень острым ножом, который вынимал из кожаного футляра. По-моему, этот нож с полированной рукояткой мог без труда рассечь толстую деревянную палку. В его ручку были вделаны две медные буквы — «G» и «R».
— У пленного фрица взял, — сказал Афанасий Гаврилович, протягивая нож, чтобы мы получше его рассмотрели.
Женька потрогал острый кончик и спросил:
— А буквы? Что это означает — «Г» и «Р»?
— Наверно, так того фашиста звали. Ганс какой-нибудь, — ответил наш попутчик.