Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2
Шрифт:
Сам собой напрашивается вопрос: что же, эти люди сидели по царским тюрьмам и томились в ссылке с мечтою о том, что едва они захватят власть, как тотчас примутся распродавать Россию иностранным державам? И куда же смотрел Ленин? Из кого же состояла верхушка его партии? Как же он, при всей своей «гениальности», дал себя окружить шпионами, террористами и диверсантами? А может, он и сам затеял Октябрьский переворот ради того, чтобы расчленить Россию?
Крестинский валит на мертвых: говорит о связи блока с «группой Тухачевского»; заодно приплетает и Рудзутака.
Теперь, когда «группа Тухачевского» реабилитирована, когда в честь «маршала Тухачевского» переименованы
Смелее всех держится Николай Иванович Бухарин. Видимо, главным образом, из-за него, из-за его мужества так долго – около года – готовили этот спектакль.
На обработку Радека и Пятакова понадобилось вдвое меньше времени.
Даже если не знать бухаринского более или менее здравого и гуманного взгляда на крестьянский вопрос, даже если не вспомнить, что в 36-м году ни он, ни Рыков ради спасения своей шкуры не написали в газетах ни единого слова, чернящего их бывших товарищей по партии – Каменева и Зиновьева, нельзя не проникнуться к Бухарину состраданием. А ведь на него особенно лихо наскакивает Вышинский.
Вечернее заседание 5 марта.
На вопрос Вышинского о том, в чем заключалась связь Бухарина с австрийской полицией, Бухарин ответил так:
– Связь с австрийской полицией заключалась в том, что я сидел в крепости в Австрии.
И добавил:
– Я сидел в шведской тюрьме, дважды сидел в российской тюрьме, в германской тюрьме.
7 марта на вопрос Вышинского:
– …не угодно ли вам признаться перед советским судом, какой разведкой вы были завербованы – английской, германской или японской?
Бухарин ответил:
– Никакой.
Так перед советским судом не держался ни один участник «блоков».
Нет, не по нотам разыгрывается процесс. Неожиданно портит музыку доктор Казаков – пытается отрицать, что он умерщвлял Менжинского.
Вышинский не находит ничего лучшего, как попросить суд прервать заседание.
В уголовный роман вводятся эпизодические лица: находящийся в заключении свидетель против Бухарина эсер Камков; оглашаются заключения медиков, утверждающих, что Казаков своими «лизатами» мог отравить Менжинского.
Вышинский ни с кем из подсудимых не разговаривал в таком хамско-издевательском тоне, как с Бухариным. Он бросает ему: «…ваш дружок Рыков», Бухарин говорит о реставрации капитализма в России; Вышинский ввертывает: да, да, мол, расскажите, расскажите, это же ваша специальность. Бухарин ссылается на «Логику» Гегеля. Вышинский просит суд разъяснить Бухарину, что он не философ, а преступник.
Вышинский пышет злобой на Бухарина. Это отзвук Сталина, особенно люто ненавидевшего Бухарина, и это злоба самого Вышинского, который, как и Сталин, кусал себе локти оттого, что в 36-м году Бухарин сорвался с крючка, и которому теперь Бухарин нет-нет да и путает карты.
Им обоим нужно втоптать Бухарина в грязь как можно глубже. Многие еще помнят, что Ленин в «Письме к съезду» (1922 год) назвал Бухарина «ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии», «любимцем всей партии». Многим еще памятно, что на XIV партсъезде (1925 год) Орджоникидзе, вызвав продолжительные аплодисменты сказал: «Бухарин один из лучших теоретиков, наш дорогой Бухарчик, мы все его любим и будем поддерживать». Многим еще памятно, что не кто иной, как Сталин, на том же съезде в заключительном слове сказал: «Чего, собственно, хотят от Бухарина? Они требуют крови тов. Бухарина. Именно этого требует тов. Зиновьев, заостряя вопрос… на Бухарине. Крови Бухарина требуете? Не дадим вам его крови, так и знайте». (Аплодисменты,
В обвинительной речи Вышинский называет Бухарина «проклятой помесью лисы и свиньи…» Он так зол, что ему бы только обругать. Об остроумии и меткости он не заботится. И он не может отказать себе в удовольствии лишний раз напомнить подсудимым, что их ожидает казнь:
– Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом…
А Бухарин в последнем слове снова отрицает свое участие в шпионаже.
– Какие доказательства? – спрашивает он. – Показания Ша-ранговича, о существовании которого я не слыхал до обвинительного заключения.
И далее:
– Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова.
И даже гораздо более слабый Рыков находит в себе силы, воспользовавшись предоставленным ему последним словом, не только не отречься от Бухарина, – напротив, подтвердить, что это близкий ему человек.
И еще Рыков сказал не обинуясь:
– …государственным обвинителем выдвинуто против меня обвинение… которое признать не могу. Это обвинение в вынесении решения или в даче директивы убийства Кирова, Менжинского, Горького, Пешкова.
…………………………………………………………………………………..
Я, во всяком случае, отрицаю свою виновность в участии в этих пяти убийствах.
Подсудимые осмелились публично хоть в чем-то не признаться! Мы таких последних слов давненько не слыхивали – с 28-го года, со времен «шахтинского» процесса.
И за всю историю советского суда ни один защитник с такой скорбью не говорил о своих подзащитных, с таким уважением – к их прежней деятельности, так не молил сохранить им жизнь, как Николай Васильевич Коммодов, защищавший Плетнева и Казакова. Сквозь ненависть к Ягода для внимательного взора проступала затаенная ненависть Коммодова к НКВД и к тому строю, который это учреждение породил.
Приговор был вынесен 13 марта в 4 часа утра. 15 марта газеты нас известили, что Президиум Верховного Совета отклонил ходатайство приговоренных к расстрелу о помиловании. В списке почему-то отсутствует фамилия Розенгольца. Почему он не подал прошения? Сознавал его бесполезность? Решил избавить себя от последнего унижения? Или удалось покончить с собой?..
И все-таки Сталин, Ежов и Вышинский на сей раз провалились с уже явственно различимым треском.
Все предыдущие процессы были шиты белыми нитками. Ах, какой ужас! На станции Шумиха троцкистские мерзавцы устроили крушение – погибло двадцать девять красноармейцев, а двадцать девять красноармейцев ранено!.. Да зачем же Пятакову и его однодельцам было устраивать крушения поездов с эшелонами красноармейцев, зачем они прибегали к булавочным уколам, когда первый заместитель Наркомтяжпрома Пятаков, фактический руководитель тяжелой промышленности, и первый заместитель Наркомпути, фактический хозяин на транспорте, имели полную возможность пустить под откос не эшелоны, а всю тяжелую промышленность и весь железнодорожный транспорт? Но люди легковерные, – а таких у нас большинство, – все глотали не разжевывая. Процесс Бухарина и Рыкова заставлял задуматься и легковерных, – тех, у кого головы были еще не окончательно заморочены.