Неужели это я?
Шрифт:
— Привет, старина! — раздался веселый голос Мишеля. — Я приехал и сразу понял, что ты побывал с визитом. Похоже, дела у тебя пошли на лад. Лола с тобой?
— Да, она здесь. Рад тебя слышать. — Поль обрадовался, но чуть меньше, чем обрадовался бы другому звонку.
— Тогда я за тебя спокоен! Теперь все пойдет на лад. Я бы приехал к вам, но через месяц конкурс. Я собираюсь поучаствовать. Привез кое-что любопытное, хочу попробовать. Завтра подам заявку.
— Подай и за меня тоже, — попросил Поль, — там же по-прежнему анонимно, да?
— Конечно! Вот это темпы, старик! Да Лола просто волшебница! Завтра и подам. А под каким девизом?
— Муза дальних странствий.
— Отлично! Слушай, Поль, мне кажется, мы опять помолодели и заболели прежней лихорадкой, а?
— А мне кажется, что мы здорово изменились. Теперь, когда у меня есть срок, буду работать как бешеный. Есть стимул. Работу надо представить ровно через месяц?
— Да. Я буду держать тебя в курсе. Если возникнут изменения, сообщу. Через месяц увидимся уж точно, раньше я вряд ли к вам выберусь. Если соберетесь сами, милости просим.
Они еще потолковали о современных тенденциях в живописи, об испанских новостях, и на прощание Мишель попросил:
— Дай мне на секундочку Лолу. А тебе успехов, старина! Дорогая! Поздравляю! — радостно загудел он. — Ты, наверное, на седьмом небе! Каков результат, а? Что я говорил? Ты нужна ему как хлеб, как воздух! Подумать только, он уже работает!
— Да-да, все очень хорошо, — вяло подтвердила Лола. — Ты был прав, я очень тебе благодарна.
— Не стоит! Главное Поль. Он — талант. Потрясающий! И хорошо, что мы с тобой понимаем друг друга. Ну, пока! Рад новостям.
Лола, вздохнув, положила трубку и заглянула в гостиную. Поль сидел у камина, смотрел на огонь. Лицо, на которое падали красные блики пламени, казалось веселым и грозным. До того веселым и до того грозным, что Лола даже оробела. Она не понимала этого человека. Все у него не как у других, вечные перепады настроения, и поди узнай, какое лучше: когда сидит и горбится, как старик, или же когда носится по дому, как угорелый? Они с Мишелем оба сумасшедшие, потому друг друга и понимают. Может, Мишелю виднее? Может, он все-таки прав?
На цыпочках Лола подошла к Полю сзади и обняла его, положив подбородок на плечо, любуясь догорающим пламенем.
Поль от неожиданности вздрогнул.
— Хорошо, что мы посадили деревья, правда?
— Правда, — согласился он.
Угли в камине подернулись белой пеленой пепла, но сквозь эту пелену еще вспыхивали то алым, то малиновым.
Поль разомкнул руки Лолы и поднялся.
— Пора спать, детка. А завтра...
И счастливо потянулся, предвкушая утреннее золотое солнце и бодрящую свежесть. Будущая картина уже витала в воздухе, ее нужно только разглядеть.
Лола обиженно посмотрела на него, но Поль ласково, как ребенку, повторил:
— Пора спать, детка.
И отправился к себе на чердак. Чердак был для него кораблем. Корабль разворачивался, готовясь выйти в открытое море, а Поль пускался в неведомое странствие, надеясь привезти из него никому не ведомые дары.
Глава одиннадцатая
Ревность
Понедельник, вторник, среда... Лола ждала Поля к завтраку, звала его по несколько раз, но безуспешно. Он работал, спускался на секунду, забирал кофе наверх, и больше Лола его не видела часов до четырех, когда Поль опять появлялся, надевал куртку и отправлялся обедать в кафе, а потом на прогулку. Возвращался он, когда темнело, и опять исчезал у себя. Иногда уходил с утра и на целый день. Здороваясь, мог рассеянно сказать:
— А ты выглядишь гораздо лучше, детка, свежий воздух тебе на пользу.
Да, я для него ничто, пустое место, с горечью убеждалась Лола. С утра она отправлялась к Гастону пить молоко, потом они вместе работали в саду: собирали и укладывали яблоки в корзины, подстригали кусты, обрезали и подкармливали клубнику.
Поль не заметил обиды Лолы, не заметил ее отсутствия в доме. Он не интересовался ее занятиями и был только рад, что они его не касаются.
Поработав в соседском саду, Лола отправлялась домой обедать, потом спала часок-другой и к вечеру, отдохнувшая, посвежевшая, отправлялась опять к соседу повозиться с козами. Вот уж с кем она любила возиться, так это с ними.
Гастон только диву давался, как ловко Лола управляется с его козами, доит, вычесывает. Он давно рассказал душевной соседке все свои нехитрые житейские истории: о жене, которая долго болела и вот уже два года как умерла, о двух дочках, которых отдал учиться в пансион при католическом монастыре и они приезжают домой только на каникулы. Дочки аккуратно писали, и Гастон уже привык делиться с Лолой всеми их новостями. Она с удовольствием слушала.
Глядя, как умело Лола вычесывает пух, Гастон сказал:
— Вы, наверное, и вяжете хорошо, вот и свяжите себе из этого пуха жакет к зиме. То-то тепло будет! А спрясть можно отдать, у нас тут мастерицы найдутся.
— Да я и сама спряду, — ответила Лола, немало удивив соседа. А сама вспомнила, как сидит на маленькой скамеечке возле бабушки и та учит ее навивать пух на толстую суровую нитку. Ей и в самом деле захотелось связать себе толстый теплый жакет, а то какую зиму мерзнет!
Лола с уважением взглянула на соседа: вот это мужчина, все знает, во всем разбирается. Только взглянул на меня, сразу понял, что я зябну. А Поль? Мы год вместе прожили, а ему, кроме всяких глупостей, ничего в голову не приходило. На Рождество такое платье подарил, что я в нем посинела от холода. Вся забота была, чтобы мишуры побольше в волосы напихать. Да нет, что тут говорить: больной человек. А с другой стороны, и неплохой, незлобивый. Незлобивый-то незлобивый, а жить с ним обидно. Ходит, будто мимо пустого места.
Обиднее всего Лоле показалось пренебрежение, с каким Поль отстранил ее, когда она обняла его возле камина. Она, можно сказать, через себя переступила, ради него старалась, а он ей в душу плюнул. Как такое простить?
Просыпаясь по ночам в своей слишком широкой деревянной кровати, Лола долго лежала, глядя в потолок. Чем больше она думала, тем яснее понимала, что все дело в женщине, которая появилась в жизни Поля. А зачем он тогда меня к себе привез? Помучить и поиздеваться? Такого я не допущу. Я все выясню, во всем разберусь. Зря он меня за дурочку держит.