Невенчанная жена Владимира Святого
Шрифт:
– Если кто осудит это, да будет проклят!
Никто осуждать и не собирался, мало того, церковь сразу прозвали Десятинной.
Теперь предстояло выполнить второе решение – перенести останки княгини Ольги и упокоить на новом месте.
Ярко светило солнышко, радовался погожему дню весь Киев, потому как в последние дни было пасмурно. И лить не лило, а все небо тучами затянуто. Противная морось заставляла прятаться под навес даже неугомонных мальчишек. И вдруг солнышко!
Над Киевом разнесся колокольный
Князь и его близкие пришли с крестным ходом во главе с митрополитом и всеми русскими епископами. Когда-то княгиня Ольга, умирая, упросила своего сына князя Святослава не сжигать ее по обычаю, а похоронить тихо по-христиански. Последнюю волю матери князь Свято слав выполнил, но делал все не сам, а поручил священнику княгини. Тот хоронил тайно. Владимир с затаенным страхом смотрел на гроб, в каком покоились останки княгини Ольги. Митрополит Леон понимал волнение князя: а ну как гроб окажется пустым? Кто мог наверняка сказать, как именно хоронили Великую княгиню?
Вот уже выкопали сам гроб. Дубовый, потому пока не разрушился, хотя и много времени прошло. Князь пытался вспомнить сколько. Бабка умерла за год до ухода отца в последний поход, значит, двадцать шесть лет получается? Давненько… Много лет минуло, да и то, Русь изменилась немало. Видела бы княгиня построенную церковь! Князь вдруг обернулся к митрополиту, тот быстро шагнул ближе, понимая, что Владимир хочет что-то спросить.
– Как мыслишь, видит сейчас княгиня новую церковь оттуда? – князь поднял голову к небу.
Леон быстро закивал головой:
– Видит, князь, конечно, видит!
– А… она там? – почти с опаской снова поинтересовался шепотом Владимир.
Вот уж этого знать не мог никто. Тем более о княгине, по воле которой сгорел Искоростень. Отмолила ли? Грек снова уверенно кивнул:
– Там! За то, что не побоялась первой креститься, там!
Князю хотелось сказать, что она совсем не первая, но не успел. Холопы уже открыли гроб. Среди присутствующих пронесся вздох изумления. Останки княгини Ольги оказались нетленными! Леон торжествующе посмотрел на князя, как бы говоря: «Вот что бывает с теми, кто верит по-настоящему!». Владимир ответил ему восхищенным взглядом, глазами, полными слез.
– Пусть не мы одни видим это! Всякий должен узреть!
– Как? – не понял Леон. Князь что, собирается оставлять мощи у всех на виду?
– Перенести в каменный гроб и оставить окошко, чтоб всякий истинно верующий мог поглядеть!
Митрополит обругал себя за то, что первым не догадался о таком решении! Конечно, князь прав. Так и сделали.
И еще об одном подумал Владимир, только никому о своих мыслях не сказал. Подумал, что Рогнеда порадуется и новой церкви, и захоронению княгини. Даже сейчас он мысленно советовался с бывшей женой.
Мощам поклонялись многие, многие получали от них исцеление от болезней. Однажды князь, сам часто бывавший в Десятинной, все же застал там Рогнеду. Бывшая княгиня истово молилась, приникнув к саркофагу. Владимир понял, что просит о сыновьях. Встал в стороне, сделав знак и сопровождавшим, чтобы не мешали. Рогнеда долго что-то шептала, потом перекрестилась и, поднявшись с колен, наконец увидела Владимира. Князь замер – что скажет? Ничего, только склонила голову:
– Будь здраве, князь…
– И тебе здравия!.. – Он так и не стал звать ее Анастасией, а она больше не говорила «Владимир». Горе все же провело две скорбные линии возле губ Рогнеды, добавило грусти в глаза, замкнуло уста. Князю хотелось сказать, что дочь Предславу сватали, но почему-то не стал. Сейчас, когда Ярослав уже в Ростове, у матери бывает редко, если вообще бывает, она, наверное, и не знает о детях ничего…
Рогнеда, поклонившись, ушла. Владимир обратил внимание на ее поступь, никакое монашеское одеяние и многочасовые стояния на коленях не убили в женщине гордую стать, какой отличалась та молоденькая Рогнеда, которую он силой взял в Полоцке. Спина все равно держалась прямо, голова и в монашеском плате на шее посажена гордо. Ей есть чем гордиться…
Из-за стены слышны голоса монахинь, там читают чуть нараспев молитву. Крижана, совсем недавно назвавшая себя Евдокией, вздохнула и снова взялась за скребок. Работы в монастыре всегда много, но она работы не боялась. А вот душа болела, то, с чем пришла сюда, не давало покоя.
В скромную трапезную вошла монахиня Агафья, увидев старательно скребущую деревянный пол новенькую, похвалила:
– Ты так стараешься!.. Пошла бы отдохнула чуть, скоро трапеза, завтра закончишь.
Евдокия отрицательно покачала головой:
– Я не устала. Когда руки делом заняты, душе легче.
– То верно. Но все одно, отдохни. Пора уж на столы ставить, сейчас придут.
После вечерней трапезы новенькая вышла на монастырский двор. Сам монастырь маленький, потому и двор небогатый, да и что могут несколько женщин? Хотя после появления монахини Анастасии порядок во дворе все же навели. Та никого ни о чем не просила, просто взялась ненужное убирать, остальные присоединились. Теперь двор посыпан песочком, ноги в грязи не тонут, кусты сирени цветут весной, в них два соловушки песни стали заводить. Анастасию любили все сестры в монастыре. Незаносчивая, даром что бывшая княгиня, руки оказались ловкими, добра…