Never Back Down 2
Шрифт:
Она улыбнулась и подняла на него глаза. Ремус вздрогнул. Из глубины ярких глаз на него смотрела ядовитым взглядом боль, придушенная надеждой. Пустой, эфемерной надеждой Марисса затмевала боль, но не могла от неё никуда деться. Острая мука, тягучая скорбь и неимоверная тоска прикрыты лишь лёгким облачком надежды.
Сердце Рема дрогнуло. Он чувствовал неимоверное желание подойти к ней, обнять и постараться убедить, насколько пуста эта надежда, чтобы потом не было хуже. Но ему не хватало смелости. Никогда его рука не поднялась бы, чтобы развеять это хрупкое облачко. И всё
— Марс, не все умирают как герои, — тихо сказал он. — Эд погиб, пытаясь защитить Поттеров — это больше, чем сделал кто бы то ни было из нас. Требовать большего от смерти…
— Нет-нет, ты не понял, — оборвала его Марисса. — Я понимаю, что он… по ту сторону. Но ведь наверняка он там не прохлаждается! Наверняка он ищет способы вернуться!
— Пока это мало кому удавалось.
— И ему удастся! Я верю! — Решительно заявила Марисса, с лёгкой ноткой раздражения.
— Марс…
— Разговор окончен, — отрезала она, поднимаясь. — Пойду уложу детей. Честа приберёт посуду.
Она вышла, не дав Ремусу вставить даже ни слова. Тот остался лишь сидеть в одиночестве, обдумывая ситуацию. Хорошего ничего не вышло. Хуже того, он вновь не знал, что ему делать, хотя лишь недавно много бы дал, чтобы вытащить девушку из депрессии.
«Но не такой ценой», — мрачно размышлял он.
Только ночью по пути в спальню он услышал тихий всхлип. Ремус остановился, прислушиваясь. Тоненький и тихий надрывный плач, задушенный подушкой. В сердце словно сдвинулся нож, поднимая из глубины нестерпимую боль. Он хотел бы зайти к ней, утешить, но понятия не имел, что сказать. Да и постеснялся.
«Она сама понимает, что жестоко себя обманывает. Но продолжает притворяться, что всё хорошо. Потому что если поверит в обратное, то не вынесет. Она сломлена и подавлена. И нет такого средства, что вернуло бы ей вновь равновесие. Только время. Посему, придётся подыгрывать»
Дни тянулись за днём, минули две недели. С каждым днём холодные щупальца мороза подбирались всё ближе, обхватывая поместье. И вместе с тем угасала надежда. Время шло, поводов рассчитывать на чудо не было, как не было и знаков Судьбы.
В конце ноября Марисса вновь угасла, погрузившись в прозрачную апатию.
Торг
Алекс Болк был понимающим человеком. Он внял беде Ремуса, узнав о гибели почти всех друзей и свалившейся на него «ответственности», а посему дал Люпину непродолжительный отпуск. Тем не менее, он понимал, что горе-горем, а домовик вечно в одиночку работать не может. Поэтому Ремусу вскоре пришлось вновь выйти на работу. Он понимал, что Марисса не остаётся в одиночестве — её навещали Молли и Меда, помогала по хозяйству эльфиха по имени Честа, но всё равно ему было тяжело покидать дом.
Да и навсегда уходить он не собирался. Три раза в неделю он пообещал являться к обеду и проводить время с детьми. Но прежде, чем покинуть дом, Ремус взял с Честы обещание позаботиться о Мариссе и не давать ей совершать глупостей. Он понимал, что домовиха его не имеет права слушаться, но после слов «ради блага
Дни тянулись тягучей каплей мёда. Вечерами Ремус возвращался в свою квартирку в Лондоне, падая почти без чувств. Он раз за разом поражался тому, насколько мала и пуста его квартира. Вечер за вечером он проводил, погружаясь в оглушительное молчание, настолько угнетавшее его, что он поспешно переодевался и падал спать. Давно он не чувствовал себя таким одиноким.
Потому в выходной, едва только проснувшись, он поспешно оделся, собрался и аппарировал домой к Мариссе. К разочарованию, негативные ощущения никуда не ушли. Грызущее одиночество не скрылось никуда.
Ремус прошёл в гостиную. Возле камина под строгим надзором портрета семьи Альфарда сидели трое детей. Эйприл что-то сосредоточенно малевала красным карандашом в альбоме, Рич с Хьюго с умным видом перебирали кубики с буквами. Девочка заметила его первая. Она отбросила карандаш и радостно протянула к нему ручки, восклицая: «Рема! Рема!».
Люпин обнял малышку, подняв её на руки. Девочка очень была похожа на Эда. Или на Лину, тут как посмотреть. Ричард же был уменьшенной коротковолосой копией матери. Даже в манере поведения чувствовалась разница между двойняшками. У Эйприл всегда было шило в нужном месте. Вот и сейчас, звонко чмокнув Ремуса в щёку, девочка начала выворачиваться из его рук, намереваясь присоединиться к игре брата и кузена. Ремус усадил девочку на ковёр и поднял глаза на портрет:
— А где Марисса?
Альфард только пожал плечами. Юная Вальбурга тем временем с любопытством взирала на возню малышни. Кажется, дети её заинтересовали.
— У меня жуткое чувство дежавю, — пробормотала она.
Раздался жуткий треск, на ковёр в ворохе искр появилась Честа. Кажется, домовиха не ожидала, что её выбросит аппарацией именно в гостиную собственного дома. Растерянно хлопая голубыми глазами, она вперила в Ремуса взгляд, после чего пронзительно запищала.
— Госпожа Марисса! Госпожа Марисса! — Пищала домовиха. — Я пыталась её остановить и отговорить, но она меня не слушает! Я поспешила к вам, как вы и просили, господин Ремус!
У Люпина оборвалось сердце. Словно оглушённый, он слышал слова «чердак» и «злая свеча». Не помня себя, Ремус бросился бежать к лестнице. Перепрыгивая через ступеньки, он взлетел на последний этаж, бегом промчался вдоль галереи гобеленов и дверей, почти врезался в винтовую лесенку, ведущую на чердак и вскарабкался наверх, почти не чуя ног. Кулаком он выбил дверцу в потолке и выскочил в сумрачное помещение.
Со всех сторон на него дохнуло пылью и стариной. Вопреки мнению портрета отца, Альфард не выкинул ни одной вещи. Нет. Он просто отправил всё на чердак. В сумрачной и кажущейся бесконечной комнате, где господствовали пыль и пауки, теснились целые острова из старинной мебели, образовывая лабиринты. Что-то было аккуратно укутано простынёй или чехлом, что-то уже посерело и потускнело от времени и затхлого неподвижного воздуха. Что-то облюбовали в качестве строительной площадки пауки, заботливо обернув облюбованную мебель паутиной.