Nevermore
Шрифт:
Хотя я был в достаточной степени уверен, что не допустил подобной ошибки, абсолютнойуверенности у меня все же не было. Поэтому я записал на своем листке слово «necessary», сопроводив его небольшим вопросительным знаком, и возобновил подбор букв.
До такой степени сосредоточился я на этом занятии, что перестал замечать окружавшую меня обстановку, а потому не видел, как кто-то осторожно прокрался в гостиную и на цыпочках приблизился ко мне. И вдруг мое зрение окутала беспросветная тьма — пара нежных ручек закрыла мне глаза!
— Угадай кто! — прозвенел ангельский голос у моего левого уха.
Самая внезапностьэтого нападения подбросила меня с подавленным воплем из кресла, но через мгновение реальность
— Дайте подумать, — выдохнул я наконец, когда мой пересохший рот вновь оросила влага. — «послала сотни кораблей / Высокой Трои башни сжечь»? [21]
21
Кристофер Марло (1564–1593) — английский поэт и драматург. — По цитирует его драму «Трагическая история доктора Фауста».
— Нет, дурачок! — рассмеялась она в ответ.
— Хм-м! — протянул я, приложив палец к губам. — Наверное, это легендарная королева Гиневра, [22] чья прелесть сгубила благороднейшее христианское королевство?
— Нет! — взвизгнул от восторга голосок за моей спиной.
— Ну тогда, — вздохнул я, как бы нехотя капитулируя, — тогда уж и не знаю, кто это.
— Это я, Эдди! — вскричало ангельское создание, чью природу я, разумеется, угадал с самого начала очаровательной шарады.
22
Гиневра — жена короля Артура и возлюбленная Ланселота.
Сняв ручки с моих глаз, она выскользнула из-за моей спины и предстала передо мной.
— Милая моя маленькая Виргиния!
Я счастливо улыбнулся, с нежностью созерцая драгоценную девицу, чьи черты неизменно наполняли мое сердце глубочайшей любовью и радостью. Хотя для двенадцати с половиной лет она была маловата ростом, светящаяся аура здоровья и юной силы окружала эту маленькую фигурку — эти качества особенно явно проступали в пленительной пухлости ее щек, ручек и всего тела. Каждая мелочь в ее лице сама по себе околдовывала — и озорная искорка лазурных очей — и удивительная изысканность розовых губ — и чарующий абрис тонкого носа — и блеск густых темных волос, которые она с прелестной непосредственностью собирала в детскую прическу, именуемую «хвостиками».
Когда она так стояла передо мной, раскачиваясь всем своим крошечным, драгоценным для меня телом, руки сложив за спиной, — взгляд ее внезапно упал на тот лист бумаги, который так и остался лежать у меня на коленях.
— Что это, Эдди? — спросила она тихонько, чуть пришепетывая. — Головоломка?
— Своего рода, — снисходительно усмехнулся я.
— Ой, правда?! — вскричала она. — Дай посмотреть! — Один быстрый шажок — и она выхватила мой лист.
— Нет, нет, дражайшая сестрица! — вскричал я, протягивая к ней руку. — Верни мне это, будь так добра. Хотя, на твой невинный взгляд, нынешнее мое занятие может показаться досужей забавой, в действительности я погружен в дело мрачное и неотложное, связанное с теми событиями, о которых я уже известил тебя. — За ужином я поведал и сестре и Матушке о драматических событиях этого дня, опустив только страшные подробности, изложение которых могло лишь нарушить деликатный баланс в хрупких душах моих любимых.
Но мой призыв нисколько не подействовал на это очаровательное дитя.
— Отними, если сможешь! — поддразнила она, отступая от меня и пряча листок за спиной.
— Прошу тебя, сестрица! — взмолился я. — При обычных обстоятельствах я бы охотно поиграл в эту игру, но твоему бедному Эдди выдался такой трудный, такой изнурительныйдень! Нервы мои истощены, и я не смогу присоединиться к твоим затеям и забавам.
Перед столь пылкой просьбой она не могла устоять. Придав
На, забирай! Ты сегодня бука! — воскликнула она и самым очаровательным образом топнула ножкой.
Я прикрыл одной рукой глаза и взмолился о пощаде:
— Не суди меня так строго, сестрица! — вздохнул я. — Усталость и разочарование и так уже взяли с меня свою суровую дань!
Голосок ее смягчился, и моя прекрасная подруга вскричала:
— Хочешь, я спою тебе песню?
Стало ясно, что задуманную мной работу придется отложить на неопределенный срок.
— Да, — сказал я, стараясь улыбнуться. — Это будет очень приятно.
— Вот и хорошо! — обрадовалась она. — Сиди спокойно, закрой глаза, и я спою тебе твою любимую песню. Угадай какую!
Мгновение я обдумывал ответ, а потом отважился высказать предположение:
— «Дерево палача»?
— Не-а! — ответила она.
— «Неспокойная могила»?
— Нет!
— «Барбара Аллен»?
— Да! — с жаром отвечала она, и я откинулся в кресле, закрыв глаза, а Виргиния, слегка откашлявшись, зазвенела голоском, чья красота и чистота могла бы пробудить зависть даже у серафима:
В Алом граде, где я родилась, Красна девица проживала. Каждый парень глядел ей вослед, Ее звали Барбара Аллен. То был ласковый месяц май, И цветочки теплу были рады… Уильям Гроув, не умирай, Из-за гордой Барбары Аллен! Он послал своего к ней слугу В город, где она проживала: — Приходи, мисс, скорей, мой хозяин помрет, — Коли ты есть Барбара Аллен! Поднялась, поднялась не спеша, К ложу скорби идти собираясь. Отодвинула полог и говорит: — Женишок, да ты помираешь! Протянул он навстречу ей бледную длань, Чтоб прижать ее к скорбной груди. А она-то скочком, да и в угол бочком: — Молодой человек, погоди! Как за здравие дам и девиц Ты в таверне в городе пил, Барбру Аллен назвать ты забыл И тем тяжко ее оскорбил! Обратился лицом он к стене, Обратился к любимой спиной: — Я все понял, Барбара Аллен, — Никогда ты не будешь со мной! И пошла она в город домой. За спиной слышен мрачный трезвон, Поглядела назад, поглядела вперед: То на дрогах уж едет он. Пропустите меня, пропустите На послед на него поглядеть. Я могла бы спасти его жизнь, Предпочла спасти свою честь. — Ой мамочка, мама, постель мне стелите, Узку, холодну постель. Милый Вилли от меня помер, И за ним помру я теперь. Милый Вилли помер в субботу, В воскресенье она померла, Мать-старушку прибрала забота, И на Пасху скончалась она.