Неверноподданный. Часть I. В Старом Свете

Владмели Владимир

– Если ты хочешь, я возьму тебя в подмастерья, – сказал Арутюнов.

– Хочу, – ответил Вася.

Его новый работодатель в числе немногих избранных имел право не только на воспроизведение лиц, приближённых к особе императора, но даже и на изображение Самого. Пробиться к этой кормушке было гораздо сложнее, чем к богомазанию, потому что, в отличие от образа Создателя, который никому не был известен, портреты верных марксистов-ленинцев должны были быть одобрены специальной комиссией. Происходило это следующим образом. Сначала делали высококачественную фотографию члена Политбюро, затем её увеличивали и, используя как образец, создавали заготовку. Работа была очень ответственная, ибо, с одной стороны, надо было сохранить сходство с оригиналом, а с другой изобразить его так, чтобы его физиономия не выдавала откровенной глупости. После предварительного одобрения, художники

доводили портрет и представляли его на рассмотрение специальной комиссии. Затем портрет утверждался, и его можно было продавать, а так как в любом учреждении Советского Союза должно было быть изображение хотя бы одного слуги народа, то художники, допущенные до бородки Ленина, бровей Брежнева или лысины Хрущёва, имели надёжный кусок хлеба. Конечно, многое зависело от коммивояжёра, но у Арутюнова он был выше всяких похвал. Он продавал вождей поштучно, получая за каждого цену, пропорциональную занимаемой должности [1] . Недавно ему удалось сторговать оптом всех членов Политбюро. Закупило их главное управление бань, которым руководил сын одного из изображённых. Главный банщик страны был безнадёжным пьяницей. Папаша, желая пристроить отпрыска на хлебное место, создал для него Управление, отвоевал у Министерства культуры только что реставрированный дворец Юсупова, в котором хотели сделать музей, и выбрал сыну подходящего помощника. Заместитель ничего не стал менять во внутренней отделке Юсуповского дворца, выделив своему боссу барскую спальню, где тот и почивал в княжеской кровати после очередного запоя. Остальные работники располагались в бальной зале, не очень часто нарушая её тишину своим присутствием. Портреты предков князя, увековеченные знаменитыми художниками, заместитель трогать не велел, а между ними приказал развесить портреты членов Политбюро. Портрет же идейного создателя Управления он приобрёл в двух экземплярах – один для танцевального зала, другой в барскую спальню.

1

В действительности, все портреты стоили одинаково, так что основателя советского государства, Ленина, можно было купить за ту же цену, что и Горбачёва, который это государство развалил.

Через некоторое время Арутюнов стал бороться со своими многочисленными конкурентами за очень крупный заказ к очередной годовщине Октябрьской революции. После длительного сражения и многочисленных интриг он победил, но времени на работу осталось мало, и ему срочно требовался помощник, а так как Вася имел опыт писания святых, то, по мнению Арутюнова, членов Политбюро во главе с Бровеносцем он мог намалевать одной левой.

Картина называлась «Речь Генерального секретаря на съезде КПСС» и представляла собой огромное монументальное полотно. Арутюнов показал Васе эскизы будущей картины и предложил разработать образы делегатов Съезда – рабочего, колхозницы и представителя творческой интеллигенции.

Воодушевлённые речью Генерального секретаря, они должны были стоя аплодировать докладчику. Вася за несколько дней сделал наброски, которые так понравились Арутюнову, что он почти полностью передоверил ему работу и уговорил директора училища разрешить студенту Горюнову свободное посещение занятий. Так за один год Вася из никому неизвестного третьекурсника стал сначала самым популярным диссидентом, а потом привилегированным любимчиком начальства. Арутюнов не мог нарадоваться на своего помощника. Он не знал, что, кроме его картины, Вася работает и над своей, очень похожей по композиции, но гораздо меньшей по размерам. На полотне Васи Генеральный секретарь, стоявший на подиуме, являлся карикатурой на самого себя: чуть более лохматые брови, значительно более мутные глаза и полуоткрытый рот, пытающийся произнести трудновыговариваемое слово. Бурно аплодирующий рабочий тоже был не совсем типичной фигурой, кочующей в советском изобразительном искусстве с одного полотна на другое. В Васиной интерпретации у этого представителя пролетариата глаза блестели не только от мудрых слов главного коммуниста Советского Союза, но и от водки, которую он принял со своими товарищами по классу перед заседанием. Горлышко бутылки торчало у него из бокового кармана пиджака.

Рядом с рабочим Генеральному секретарю аплодировала колхозница, гордо выставив вперёд свою необъятную грудь. За ней пристроился тощенький интеллигент в очках. Сильно подавшись вперёд, он с нескрываемым интересом заглядывал в декольте соседки.

– Вы показывали картину Арутюнову? – спросил Боря.

– Специально нет, но он её видел.

– И?

– Начал кричать, что я занимаюсь ерундой и понапрасну теряю время. Ведь если мы не успеем закончить полотно до того как Генсек отбросит коньки, то вообще неизвестно, купит ли государство картину.

– И всё?!

– Конечно! Он даже рассказал мне, когда возник стиль социалистического реализма.

– Когда? – спросил Боря.

– А ты не знаешь?

– Нет.

– Эх ты, темнота, – усмехаясь, сказал Горюнов, – слушай.

В древние времена, когда мир был ещё молод, падишах вызвал придворного художника и потребовал написать свой портрет. У владыки правая нога была скручена радикулитом, а на левом глазу бельмо. Художник так и изобразил своего господина, и падишах приказал его казнить.

Этот мастер был представителем реалистической школы.

Затем владыка велел другому художнику увековечить свой образ. Портретист, зная о судьбе предшественника, написал деспота с ногами одинаковой длины и глазами без единого дефекта. Увидев такую явную лесть, владыка вознегодовал ещё больше и приказал казнить подхалима.

Этот мастер был представителем романтической школы.

Затем падишах разослал гонцов, чтобы найти смельчака, способного, наконец, написать его правдивый портрет. На зов откликнулся доброволец. Такой, знаешь, в кожаной куртке, кобура на поясе и партбилет в кармане. Он искренно любил величайшего владыку всех времён и народов, готов был за него в огонь и в воду, считал его непогрешимым, а все его решения – единственно верными. Он изобразил падишаха во время охоты верхом на лошади, круп которой закрывал больную ногу. Сам же владыка целился из ружья в бегущего навстречу льва, поэтому глаз с бельмом был закрыт. Падишаху эта картина так понравилась, что он щедро наградил художника, присвоил ему звание народного и сделал президентом Академии Художеств.

Этот художник был представителем социалистического реализма.

Так вот, Арутюнов настоятельно советовал мне работать именно в этом стиле и обещал со временем помочь стать членом Союза Художников.

– Ну и помог?

– Конечно.

– А зачем же вы в школе преподаёте?

– За членство деньги не платят, а жить на что-то надо. Я бы с удовольствием преподавал историю искусств, но в школьной программе такого предмета нет, поэтому мне дали обычную историю и рисование. Вот так. А теперь скажи, почему вы переехали в Москву? Я видел, как ты обиделся, когда я назвал Ригу глушью. Наверное, твои родители тоже любят город, в котором жили.

– Они и не хотели никуда переезжать, – сказал Боря, – их выжил оттуда академик Гайлис.

* * *

А началось это с того, что невестка академика, Агнесса, уложив сына и убедившись, что он заснул, поехала в ресторан.

Там отмечали юбилей её тестя, академика Питерса Юриса Гайлиса, и она ни за что не хотела пропускать эту встречу, потому что на ней собрался весь рижский бомонд. В спешке Агнесса забыла включить ночник. Она специально купила эту маленькую лампочку, потому что её мальчик боялся темноты. Он спокойно проспал несколько часов, а проснувшись, позвал мать. Ему никто не ответил, он испугался, начал метаться на кровати, перевернул её и, упав на пол, больно ударился, после чего стал кричать и плакать. Вернувшись, родители увидели перевёрнутую кровать, промокшего от пота ребёнка с шишкой на лбу и сразу же позвонили в скорую. Дежурная выяснила, в чём дело, записала адрес и сказала, что в городе гололёд, очень много пострадавших и все машины на вызове.

– Я сын академика Гайлиса, – заявил Эдуард, – я требую, чтобы ко мне послали бригаду вне очереди.

Дежурная не знала, чем знаменит академик Гайлис, но спорить с Эдуардом не стала и, чтобы снять с себя ответственность, посоветовала ему обратиться к Софье Борисовне Коган, которая не только работает в специализированной поликлинике Академии Наук, но и подрабатывает на скорой помощи.

Эдуард позвонил Коганам в час ночи, а когда Софья Борисовна взяла трубку, сказал, что у его сына очень высокая температура, мальчик метался во сне, перевернул кровать и не переставая плачет.

– Вызовите неотложку, – посоветовала Софья Борисовна.

– Мы вызывали, но нам сказали, что машина приедет не раньше, чем через два часа, а у нас ситуация критическая, и я хочу, чтобы ребёнка срочно посмотрел специалист.

– Когда он перевернул кровать?

– Не знаю, думаю, полчаса назад.

– Неужели вы не слышали?

– Нет, то есть да.

– Почему же вы сразу не позвонили?

– Я надеялся, что обойдётся.

– Вас в это время не было дома?

– Это неважно.