Невероятно пламенный
Шрифт:
– Что и?
– Я просто боюсь, что у тебя одно из этих расстройств приёма поищи. Я как раз снова читала, что такое у многих молодых девушек ...
– У меня нет расстройства приёма пищи!
– воскликнула я рассержено и вскочила на ноги, - Это полная ерунда! Я просто в последнее время много тренируюсь и мне нужна энергия!
Мама в изумление подняла голову и оставила свой платок в покое.
– И для чего же ты тренируешься, скажи, пожалуйста?
Вот дерьмо. Почти проговорилась. Мои родители ведь не знали, что я занимаюсь паркуром. Так было со всеми нами. Никто дома об этом ничего не говорил. Мы были уверены, что они тут же запретят нам заниматься.
–
– Был ли брейк-данс для неё нормой? Знала ли мама вообще, что такое брейк-данс? Во всяком случае, и то и другое не было ложью. Мама боялась за меня, это я видела в её глазах. Я не хотела обманывать её, когда она так за меня боялась.
– Кроме того - кроме того у меня вероятно начался переходный возраст, а тогда ведь всё меняется, не так ли?
– спросила я. Что за глупое оправдание. Да, мне было тринадцать и я вот уже как полтора года было влюблена в Сеппо, но у меня пока не было не одного прыща, и я не хихикала постоянно, как Софи, а бюстгальтер и подавно был мне не нужен. Конечно я уже давно не чувствовала себя ребёнком. Совсем нет. Но, в сущности, я никогда не хотела говорить об этом маме. Потому что мама только и ждала этого, что у неё появиться возможность вести со мной какие-нибудь неприятные разговоры на женские темы, и подчёркивала уже несколько лет при каждом удобном случае, что её дочь опаздывает в половом созревание. Из её рта это звучало почти так, будто это что-то плохое, опаздывать в половом созревание. Казалось, мама только того и ждала, увидеть меня в переходном возрасте.
Но я не хотела хихикать, не хотела, чтобы у меня появились прыщи и носить бюстгальтеры, а потом ещё разговаривать об этом с мамой. Я просто хотела сразу вырасти, без всего этого хлама. Но теперь я по глупости преподнесла ей как раз то, на что она уже так долго надеялась.
Леандеру, казалось, это понравилось. Он ухмыльнулся мне и поднял вверх большой палец.
– Классный переход, Люси. Теперь последует разговор о сексе, вот увидишь!
– Я уже всё знаю об этом!
– заорала я на него и в то же момент прикусила язык.
Полная раскаяния я посмотрела на маму.
– Я имею в виду, я ... ах мама, это всё так ужасно сложно ...
– О да, моя дорогая, это точно!
– воскликнула мама со слезами на глазах и крепко прижала меня к своей груди. Я ахнула. Объятия мамы могли быть опасными. Свои мышцы, натренированные метанием диска, она контролировала не лучшим образом, когда начинала реветь. Это было похоже на то, что у меня получалось с размахом. – Значит, теперь это случилось, моя маленькая девочка выросла.
– Хм - да. Пожалуй, так, - пробормотала я.
– Она никогда не вырастит, - прозвучало от подножия кровати.
– Мне придётся ждать до потери пульса.
– Если ты хочешь что-то узнать, Люси, ты всегда можешь спросить меня! Всегда!
– она подмигнула мне заговорщически.
– Ты уже ...?
– Нет, я не делала этого, - ответила я быстро, хотя не была уверена, что мама вообще имела в виду. Но чем бы это ни было, эти темы предназначались определённо не для ушей Леандера.
– Я бы хотела побыть теперь немного одна, - сказала я и постаралась по возможности сделать девическое выражение лица. Леандер, сделав кувырок назад, свалился с кровати.
– Неужели я вижу это! Гадкий утёнок пытается смотреть как лебедь! Аллилуйя!
– загоготал он.
– Конечно же я оставлю тебя одну, конечно моя дорогая! О, это всё так захватывающе ...
– Мама встала, поцеловала мои волосы и исчезла
Но Леандер не собирался исчезать. При том, что моё желание побыть одной, относилось к обоим и это он хорошо знал. Он забрался на мой письменный стол, скрестил небрежно ноги, опёрся руками на колени и не переставал показывать мне свою ямочку на щеке.
– Ты можешь, наконец, перестать так глупо ухмыляться?
– набросилась я на него, - Это не смешно! Мама думает, что у меня расстройство приёма пищи, потому что ты постоянно опустошаешь наш холодильник, и я всегда должна приносить тебе лишнюю порцию в комнату!
В первые дни, после того, как Леандер создал своё тело, ему не нужно было ни много еды, ни много сна. Но теперь он жрал, как лошадь. Это стало привлекать внимание.
– Это ведь хорошо, что твоя мать заботится о тебе. Меня это вполне устраивает. Мы любим обеспокоенных матерей. Тогда нам не нужно так много...
– Он сам прервал себя и стал смотреть подчёркнуто невинно из окна.
– Не так много работать, да?
– Опля, поймала с поличным, - сказал он беспечно и снова самовлюбленно усмехнулся. Между тем это уже больше не было тайной, что у Леандера были фазы, когда он был донельзя ленивый. В другие моменты он был чересчур рьяный и причинял больше вреда, чем пользы, как вчера, когда он как сумасшедший бегал по квартире и задувал свечи. И потом он ещё надеялся, что сможет сделать карьеру.
Мне ничего другого не оставалось, как отдать ужин Леандеру, а самой обойтись без него. Мама и папа отвозили бабушку Анни домой, а затем были приглашены на рождественский ужин к одной знакомой супружеской паре в Огерсхайме, тоже содержащей похоронное бюро. Мама поставила в холодильник для меня порцию гуляша из дичи, который принесла с собой бабушка Анни. Я любила её гуляш, а ещё больше я любила её домашние клёцки. Я всё подогрела, бухнула перед ногами Леандера и использовала возможность, чтобы одеть в коридоре куртку и исчезнуть. Помирать с голоду я ни в коем случае не собиралась.
Я перешла улицу к пиццерии Ломбарди. Там мне, конечно, не дадут гуляша из дичи, но хотя бы кусок пиццы.
– Счастливого рождества!
– крикнула я, взобралась на барную табуретку и толкнула в сторону госпожи Ламбарди кулёк отвратительных маминых пряников.
– Лучия!
– прогремела она, обрадовавшись, схватила меня и потащила в кухню к своему мужу. Так я себе это и представляла. Кухня Ломбарди была особым местом. Потому что она имела небольшое помещение рядом, в котором в большинстве случаев сидел кто-то из семьи и что-то ел или делал домашнее задание или рисовал или играл. И если мне повезёт, то там сейчас сидит Джузеппе. Я встала на носочки, чтобы что-то увидеть через пар, который поднимался от котелков и горшков. Но прежде чем я что-то смогла рассмотреть, меня схватил отец Сеппо и покружил в воздухе. У папы Сеппо из-под воротника рубашки действительно выглядывали чёрные волосы.
– Лучия! Где твои мама и папа?
– Ушли, - сказала я и постаралась произвести безутешное впечатление, - К каким-то другим гробовщикам в гости. Хотели там вместе поужинать. А меня не взяли с собой. А я так голодна.
– Оооо!
– воскликнули одновременно поражённо господин и госпожа Ломбарди и схватились руками за головы. Это заняло только несколько секунд и уже я сидела в личной кухонной нише Ломбарди с тарелкой полной дымящегося спагетти и мать Сеппо обхаживала меня.
– Бедный ребёнок, - повторяла она снова и снова.
– Столько смерти, это плохо для детей. Родителей никогда нет дома, всё время работают. Кушать нечего. Бедный ребёнок.