Невероятно пламенный
Шрифт:
– НЕТ!
– Леандер грубо вытряхнул меня из моего кокона из одеяла, и я тут же начала дрожать. Окно было открыто. Снежинки кружась, залетали в комнату и таяли на досках пола.
– Что случилось?
– спросила я, зевая, и попыталась вырвать моё одеяло из его рук. Но Леандер не уступал.
– Ты получишь его сейчас обратно. Сначала послушай меня. Они появятся здесь через несколько секунд. Я слышал их, они находятся на пути ко мне.
– Кто они?
– внезапно я полностью проснулась. У меня в животе появилось неприятное трепещущее ощущение. Я никогда ещё не видела Леандра таким взволнованным. Он не придуривался. Его паника
– Моя труппа, моя семья. Они идут! Они что-то решили. Я их слышу.
Я прислушалась. Сначала я различила только лёгкий ветер и отдалённый шум автострады, но потом к ним присоединилось тонкое на высокой чистоте жужжание. Инстинктивно я прижала руку к моему правому уху.
– Окей, чёртово дерьмо, ты тоже их слышишь ... о, Боже ...
– Леандер коротко заругался на французском, потом он схватил меня за плечи и пристально посмотрел на меня.
– Ложись и сделай вид, будто ты спишь, как будто всё в порядке. Тебе нельзя показывать им, что ты их слышишь или видишь, понятно? Ты это поняла?
Я кивнула, стуча зубами. Напряжение Леандера было заразительным. Вдруг у меня у самой появился страх. При том, что охранники на самом деле существовали для того, чтобы защищать нас. А отец Леандера уже даже один раз сидел пору минут в моей комнате.
– Что они собираются сделать?
– Не знаю, - прошептал Леандер.
– Они способны на всё. Пожалуйста, оставайся лежать тихо, понятно?
Он отвернулся, смотрел в окно и прислушивался. У меня появилось такое впечатление, что снежинки внезапно стали светлее. Почти так, как будто их осветил отдаленный свет. Леандер повернулся снова в мою сторону, толкнул меня обратно на матрац, и обмотал одеяло вокруг моего тела.
– Ещё одна вещь, Люси: Я знаю, что цепочка предназначалась не для меня. Она была для Сеппо. Шери, я ведь был рядом, когда ты покупала её...
Ох. Конечно. Он был всегда и везде рядом. Я всё время забывала об этом, потому что в то время никогда не видела его. Смущённо я опустила глаза вниз. Я не выносила Леандера, но то, что я сделала, тоже было не очень хорошо.
– Для меня это не важно, - продолжил он тихо.
– Цепочка мне нравится, а подарки надо всегда принимать, не зависимо от того, почему их получаешь. Поэтому ты должна мне кое-что пообещать, ты это сделаешь? Alors (итак фран.): Когда я тебе что-то подарю, тебе тоже нужно будет принять это, даже если тебе это не понравится. Пообещай мне это, Люси.
Его глаза светились так ярко, что мне пришлось сощурится.
– Увидим, - прошептала я упрямо.
– Нет, не увидим. Пообещай мне это. Пожалуйста.
Жужжание и писк стали громче. Леандер отпрянул от меня и запрыгнул одним элегантным движением на мой письменный стол. Я так сильно зажмурила глаза, что перед закрытыми веками затанцевали вспышки, а под одеялом переплела пальцы друг с другом. Жужжание стало настолько интенсивным, что моё правое ухо начало пульсировать. Потом в комнате стало светло. Так светло, что я могла воспринимать семью Леандера через мои закрытые веки: Четыре вибрирующих светящихся шара проплыли через окно, один серый, два жёлтых и один красный. Я старалась дышать спокойно и равномерно, но больше всего мне хотелось позвать на помощь.
Потом вдруг раздался невыносимо резкий сумбур мелодий, а у меня от боли потекли слёзы. Не плачь, Люси, сказала я себе, не плачь, не то они узнают, что я слышу их, а потом - могли ли
Я немного расслабилась, но звучащие вперемешку, на слишком высоком тоне мелодии, всё ещё причиняли мне боль. Они соединялись, разъединялись, заново объединялись, становились громче, ещё громче ... Я застонала и перевернулась на другую сторону. Мгновенно наступила тишина. От облегчения я вздохнула.
Раздалась новая мелодия, обвинительная и серьёзная. Она прозвучала как вопрос.
– Ей просто снится сон. Это нормально.
– Для меня было облегчение, услышать голос Леандера. Он едва закончил говорить, как хаотичная симфония началась заново. Я заставила себя оставаться лежать спокойно, но когда последовательность звуков становилась всё выше и донельзя пронзительнее, я ахнула во второй раз.
– Я буду разговаривать с вами только на человеческом языке. Вы наградили меня телом, так что я буду говорить им.
– Merci (спасибо фран.) Леандер.
– А что касается моей клиентки: Ей только снятся сны.
– Я же говорила тебе, Натан, он потерян ... Из него больше ничего не выйдет. Позор для семьи. Он говорит на их языке и заставляет нас отвечать ему на нём!
– Это должно быть была мать Леандера. У неё не было человеческого голоса, это был скорее стеклянный шёпот, но всё-таки лучше, чем этот сумбур до этого. Теперь они заговорили все вперемешку, и почему-то у меня появилось чувство, будто они ждали всю жизнь возможности, чтобы говорить на человеческом языке.
– Сейчас же все замолчите!
– Это был отец Леандера. Его я уже один раз слышала, в самом начале, когда во дворе школы упала на ведро с краской, а Леандер был им проклят. Но тогда я ещё ничего не знала о телохранителях и Sky Patrol и свалила всё на мои травмы.
– Теперь буду говорить я! И больше никто! Значит, у тебя действительно есть человеческое тело.
– Да, - сказал Леандер сухо.
– Фу!
– воскликнула его мать с отвращением.
– Как унизительно!
– Могу я его потрогать?
– пропищало из угла рядом с письменным столом.
– Ради Бога, нет! Держись от него подальше! В конце и у тебя появится такое, возможно, он заразный! Клотильда, я предупреждаю тебя.
Одно было ясно, Херувимы с удовольствием использовали наш язык. И они владели им идеально, если исключить то, что у всех голос звучал так, будто они сделаны из стекла, а внутри пустые.
– Пожалуйста, мама, совсем коротко!
– упрашивала Клотильда.
Я не могла больше держать глаза закрытыми. Я должна была взглянуть на неё. Очень медленно, как и в ту ночь, когда отец Леандера седел в комнате и разглядывал её, я коротко моргнула, в то время как снова повернулась и при этом накрыла одеялом лицо. Теперь у меня была замечательная щель, через которую я могла подглядывать, а мои глаза лежали в тени. Отец Леандера всё ещё выглядел как серо-стеклянный Кеннеди. Его мать святилась рубиново-красным светом и напоминала мне звёзд старых романтических фильмов из пятидесятых годов, которые так любила смотреть мама. Её грудь выпирала круто вверх, как будто была сделана из бетона, а свою юбку, достающую до щиколоток, она удерживала блестящим, лакированным поясом. Так же и её волосы казались забетонированными. А в её драматично накрашенных глазах было довольно безумное выражение.