Невероятное. История преступления, в которое никто не поверил

Миллер Т. Кристиан

– Утром первым же делом позвони в мое отделение, – сказал он Стейси. – У нас был похожий случай.

3

Взлеты и падения

10 августа 2008 года

Линвуд, штат Вашингтон

Это было не бог весть что – совершенно обычная квартира с одной спальней в совершенно обычном жилом комплексе. Не так уж много мебели, да и та по большей части пластиковая. Она прислонила к стене две свои гитары, обе акустические. Компьютерный монитор поставила на полу в углу.

Не бог весть что, но ее, личное. Первое место, которое она могла назвать своим после долгих

лет жизни в домах других людей. Мари гордилась этим местом. Она гордилась тем, что у нее вообще есть свое место. Она знала, что многие из подобных ей рано или поздно оказываются в тюрьме, в центре реабилитации для наркозависимых или на улице.

В это воскресенье она занималась уборкой. Ей нравилось, когда вокруг чистота и порядок. Она прошлась по дому, прикидывая, что убрать, а что оставить. Ненужные вещи вынесла в кладовку на заднем крыльце. При этом она постоянно открывала и закрывала стеклянную дверь.

Остаток дня планировала провести с друзьями в церкви. Другие восемнадцатилетние в первые месяцы независимости предпочли бы провести выходные в поисках приключений, проверяя границы дозволенного. Но Мари хотела остепениться. Она находила удовольствие в нормальной жизни, что было не так уж и странно, если учесть, сколько всего ей пришлось пережить.

Позже психологическое состояние Мари будет оценивать Джон Конте, профессор Вашингтонского университета, специалист по психическому здоровью и детским психологическим травмам. Конте расспрашивал Мари пять часов и составил длинное экспертное заключение, включавшее в себя раздел об истории развития:

Со своим биологическим отцом она встречалась лишь однажды. Утверждает, что не так уж много знает о своей биологической матери, которая, по ее словам, часто оставляла ее на попечение своих партнеров… Утверждает, что проживала в приемных семьях с шести или семи лет.

Конте продолжает писать тем же сухим, клиническим языком, хотя речь шла о крайне мрачных вещах. Как упоминается в отчете, жизнь Мари до опеки складывалась «в основном из неблагоприятных событий».

Она считает, что какое-то время жила с бабушкой, которая не слишком хорошо «заботилась о ней». Помнит, что голодала и ела еду для собак. Она не помнит, чтобы ее биологическая мать ухаживала за ней. Она помнит, что ее подвергали физическим наказаниям (например, били по рукам мухобойкой).

Она не знает, посещала ли детский сад. Кажется, ей пришлось дважды учиться во втором классе, и иногда она пропускала школу. Помнит, что не любила полицейских, потому что они забирали ее и братьев с сестрой из дома. Она подвергалась сексуальному и физическому насилию. Сексуальное насилие, по ее словам, происходило часто. Она вспоминает, как их собаку избивали многочисленные партнеры матери.

Она вспоминает, что, перед тем как ее забрали из дома, они несколько раз переезжали из штата в штат…

Что касается проживания под опекой, Конте приводит следующие подробности:

Достаточно сказать, что ситуация была типичной для детей, находящихся под государственной опекой: многочисленные переезды, частая смена мест проживания (домов) и школ, появление и исчезновение очередных опекунов и профессионалов, травмирующие впечатления и в целом недостаток постоянства.

Мари была вторым ребенком из четырех детей своей матери. Это были ее единоутробные братья и сестра, но они себя так не называли. «У меня были старший брат, младший брат и младшая сестра», – говорит Мари. Иногда она попадала в один приемный дом со своими братьями и сестрой. Но по большей части они жили раздельно. Имеются ли у нее братья или сестры со стороны отца, она не знает.

Мари с ранних лет принимала средства от депрессии. «Я сменила семь разных препаратов. Золофт – лекарство для взрослых. Но я его принимала с восьми лет».

Самое тяжелое, по ее признанию, было оставаться в неведении о том, как устроена программа государственной опеки. Взрослые не объясняли, почему ей нужно переезжать. Они просто перевозили ее. Она сменила «возможно, десять или одиннадцать» приемных семей и дважды попадала в групповые дома. Она предпочитала проводить время вне дома, но иногда, наоборот, не выходила на улицу. «В Беллингеме я постоянно сидела одна в своей комнате. Играла со своими плюшевыми животными».

Постоянная смена школ также оказалась тяжелым испытанием. Для Мари это стало обыденностью. «Начинать все сначала, заводить новых друзей. Было нелегко, но я привыкла».

Переход в старшую школу казался концом нестабильности. Многие ученики волнуются перед переходом в старшие классы, но Мари не могла дождаться этого дня. В десятый класс она пошла в Пьюаллупе, километрах в пятидесяти от Сиэтла. Записалась на все занятия, которые хотела посещать. Завела много новых знакомых. Что важнее, она переехала в новую семью, которая ей нравилась. В этой семье ее любили. И планировали удочерить.

– Это было здорово, – говорит Мари.

Но в первый же день занятий Мари вызвали с уроков. Представитель службы поддержки сказал ей: «Ты больше не можешь жить в этой приемной семье. У них отобрали лицензию». Большего он сказать не мог из-за обязательства по неразглашению. Мари снова пришлось все оставить. «Я чуть не расплакалась, – говорит она. – Мне дали едва ли не двадцать минут на сборы».

В качестве временной меры Мари определили в семью Шэннон и Джино в Белвью – оживленном высокотехнологическом центре с высотными зданиями, расположенном к востоку от Сиэтла. Шэннон, риелтор и приемная мать со стажем, познакомилась с Мари на встречах с детьми с тяжелым прошлым и почувствовала в ней родственную душу. Обе они были «слегка чокнутыми», как говорит Шэннон. «Мы смеялись друг над другом и шутили. Мы были во многом похожи».

Обе быстро нашли общий язык. Для Шэннон Мари была просто «приятной и симпатичной». Мари не жаловалась на то, что ей довелось пережить. И не думала о том, что ее ожидает. Шэннон не нужно было заставлять Мари ходить на занятия, хотя школа находилась довольно далеко. Мари умела поддерживать беседу со взрослыми. Она охотно чистила зубы, расчесывалась; говоря проще, с ней «было легко» – по крайней мере, «гораздо легче, чем с другими детьми». Мари с радостью осталась бы в Белвью, и Шэннон тоже этого хотелось. Но в то время у них с мужем на попечении уже был приемный ребенок – девочка-подросток, требовавшая пристального внимания. Иначе они, как утверждает Шэннон, «взяли бы Мари, не задумываясь».

Через пару недель Мари покинула дом Шэннон и переехала к Пегги, которая работала защитником детей в приюте для бездомных и жила в Линвуде, небольшом городке километрах в двадцати пяти от Сиэтла.

«Она была моим первым приемным ребенком. Я готовилась взять младенца. Купила колыбель. А мне дали шестнадцатилетнюю, – вспоминает Пегги. – Но это было неплохо. У меня была кое-какая подготовка в области психического здоровья, и я действительно довольно долго работала с детьми. Наверное, в агентстве подумали: “Ну, она справится”. Вот так и получилось».