Невероятные похождения Алексиса Зорбаса (Я, грек Зорба) (др. перевод)
Шрифт:
Настроение у нас поднялось пуще прежнего.
«Что это вы приуныли, ребята, – говорит капитан. – Ну-ка, Алексис, погадай на лопатке… Что там про нас сказано?»
Почистил я лопатку ножом, поднес к огню и говорю:
«Могил, капитан, не вижу. Смерти не вижу. Думаю, спасемся мы и на этот раз».
«Бог да услышит твои слова! – говорит самый храбрый из нас, который к тому же недавно женился. – Только бы успеть сына на свет народить, а там – будь что будет!»
Зорбас отрезал большой кусок почки и сказал:
– Хорош был тот барашек, но этот ему не уступает!
–
Мы чокнулись и выпили. Было то знаменитое вино Иерапетры [57] , темное, как заячья кровь. Пьешь его, наполняешься зверской силой, причастившись кровью земли. Жилы переполняет сила, а сердце – доброта. Трус становится храбрецом, а храбрец – настоящим зверем! Забываются мелочные заботы, рушатся тесные границы, и становишься одним целым с людьми, с животными, с Богом.
57
Иерапетра – самый значительный город на южном побережье Крита, близ античной Иерапитны, самый южный город Европы.
– Ну-ка, давай поглядим на баранью лопатку, что она там говорит, – предложил я. – Давай, Зорбас, возглашай пророчества!
Он тщательно облизал лопатку, затем почистил ее ножом, поднял на свет и принялся внимательно разглядывать.
– Все будет хорошо, хозяин. Тысячу лет проживем. Сердце крепкое, как скала! – Зорбас снова склонился, внимательно посмотрел на лопатку и сказал: – Вижу дорогу, – сказал он. – Дальний путь. А в конце пути – большой дом с множеством дверей. Должно быть, какой-то город, хозяин. А может быть, и монастырь, в котором я буду привратником и займусь контрабандой.
– Давай-ка лучше выпьем, Зорбас, и оставь пророчества! Я скажу тебе, что это за дом с множеством дверей. Это – земля с могилами. Таков конец пути. За твое здоровье, безбожник!
– За твое здоровье, хозяин! Удача, говорят, слепа: куда идти, она не знает и спотыкается о прохожих – на кого упадет, того и считают удачливым. К дьяволу такую удачу, не нужна она нам, хозяин!
– Не нужна она нам, Зорбас! Вперед!
Мы пили, обгладывали до костей барашка, мир становился легким, море смеялось, земля покачивалась, словно корабельная палуба, две чайки разгуливали по гальке и разговаривали, словно люди.
Я поднялся и воскликнул:
– Зорбас! Научи меня танцевать!
Зорбас вскочил, лицо его засияло.
– Танцевать? Танцевать, хозяин? Давай!
– Вперед, Зорбас! Жизнь моя изменилась. Вперед!
– Перво-наперво научу тебя танцевать зеибекикос – суровый, мужественный танец. Комитадзисы танцевали его перед боем.
Зорбас разулся, снял баклажанные носки, остался только в штанах и рубахе. Но ему было все равно тесно, и он сбросил и рубаху.
– Смотри на мои ноги, хозяин! – велел Зорбас. – Внимательно смотри!
Зорбас вытянул ногу, коснулся легко земли, вытянул другую, и пошли, сплетаясь, дикие, радостные шаги, от которых земля гудела.
Он схватил меня за плечо.
– Пошли! Давай вдвоем!
Мы пустились в пляс. Зорбас поправлял меня. Серьезно, терпеливо, нежно. Я осмелел, почувствовал, как на тяжких ногах у меня вдруг выросли крылья.
– Молодец! – закричал Зорбас и стал хлопать в ладоши, задавая мне ритм. – Молодец, парень! К дьяволу бумагу и чернила! К дьяволу добро и заработок! Эх, теперь, когда ты научишься танцевать и выучишь наконец мой язык, знаешь, что мы сможем рассказать друг другу?!
Он провел босыми стопами по гальке, хлопнул в ладоши и крикнул:
– У меня есть много чего рассказать тебе, хозяин! Никого не любил я так, как тебя! Я много должен рассказать тебе, но слов мне не хватает!.. Поэтому я тебе станцую! А ты отойди в сторону, чтобы я тебя не задел! Ну-ка! Хоп! Хоп!
Он прыгнул, и его руки и ноги превратились в крылья. Стоя во весь рост взметнулся он над землей и показался на фоне моря и неба прадавним архангелом-бунтовщиком. Потому что танец Зорбаса был призывом, упорством, бунтом. Он словно кричал: «Что ты можешь сделать мне, Всемогущий?! Ничего не можешь, разве только убить! Убей меня, мне все равно. То, что было у меня на душе, я выразил, что хотел – высказал: успел, станцевал, и теперь ты мне не нужен!»
Я смотрел, как Зорбас танцует, и впервые прочувствовал демонический бунт человека, стремящегося победить собственную тяжесть и первородный грех – материю. Я восхищался его выдержкой, ловкостью, гордостью. На прибрежном песке порывистые и в то же время искусные шаги Зорбаса писали люциферовскую историю человека.
Он остановился. Посмотрел на остатки развалившейся подвесной дороги. Солнце опускалось к закату, тени росли. Зорбас выпучил глаза, словно вдруг что-то вспомнил. Он повернулся, посмотрел на меня и, прикрыв, как обычно, рот ладонью, сказал:
– Ну и ну, хозяин! Видал, как она искрами сыпала, негодная?!
И оба мы расхохотались. Зорбас бросился ко мне, схватил меня в объятия и стал целовать.
– Ты тоже смеешься? – ласково кричал он. – Ты тоже смеешься, хозяин? Молодец, дорогой ты мой!
Мы заливались смехом и долго боролись друг с другом на берегу. А затем упали вдруг оба наземь, простерлись на гальке и, обнявшись, уснули.
На рассвете я проснулся и быстро зашагал по берегу к селу. Сердце мое ликовало. Редко доводилось мне испытывать подобную радость. Это была даже не радость, а высокий, безумный, необъяснимый восторг. Не только необъяснимый, но и противоречащий какому бы то ни было объяснению. Я потерял все свои деньги, которые ушли на рабочих, на подвесную дорогу, на вагоны, даже на небольшую пристань, которую мы приготовили для транспортировки. Теперь перевозить было нечего.
Но именно теперь я неожиданно почувствовал избавление. Я словно обнаружил в суровом, чуждом радости черепе Неотвратимости играющую где-то там, в уголке, свободу и стал играть вместе с ней.
Когда все у нас получается вверх дном, как радостно почувствовать вдруг, что душа наша обладает выдержкой и ценностью! Словно некий незримый всемогущий враг, которого одни называют Богом, а другие – дьяволом, устремляется ниспровергнуть нас, но мы твердо стоим на ногах. Одерживая внутреннюю победу и будучи побежден внешней силой, истинный муж испытывает невыразимую гордость и радость, потому что внешнее несчастье преобразуется в высшее, очень трудное счастье.