Невероятные приключения циников в Скайриме
Шрифт:
— Говорила она… Это ты виновата.
Дова только закатила глаза:
— Ну конечно, кто ж еще…
— Это все твой… — рейнджер запнулся, — …запах.
Бишоп тряхнул головой, прогоняя остатки воспоминаний, и грубо выругался. Зажав сочащуюся кровью ягодицу, он захромал к мешку. В спину ему долетел едкий смешок:
— Не уверена, что мой… Она же вцепилась в твою задницу…
— Провались в Обливион.
— Только вместе с тобой, милый, только вместе с тобой… — веселилась девица.
Она пошла за рейнджером и силком оттащила его к разложенным шкурам:
— Ложись, — велела Пит, — да не дергайся, я раны обработаю.
Ворча, Бишоп улегся на живот и, когда дова склонилась над ним, чтобы рассмотреть потрепанную задницу, рейнджер непроизвольно уставился на оказавшиеся перед глазами груди. Не теряя времени даром, он вытащил свободную руку и ухватил дову за титьку.
— Это еще зачем? — слегка удивилась девица, но вырываться на стала.
— Обезболивающее.
— Аа, резонно. Раз подгузник меняю, можно и сисю дать…
— Болтай-болтай, — проигнорировал Бишоп издевку, — только далеко не отходи…
Она и ухом не повела, накладывая смоченные в зельях тряпицы на рану и позволяя Бишопу наслаждаться «компенсацией». Рейнджеру, привыкшему во всем полагаться только на себя, было удивительно приятно, что о нем заботятся и ничего не просят взамен. Задница побаливала, нога саднила, но в целом Бишоп был доволен оказываемой ему заботой. Странно… Прежние его бабы иногда порывались оказаться полезными, но рейнджер за версту чуял, что те хотели его «одомашнить»… Бишоп аж скривился от отвращения, и дова, заметив это, восприняла на свой счет:
— А ты что хотел? У нее зубы с две моих фаланги. Скажи спасибо, что она тебя за задницу укусила, а не за самое интимное. Держи… — Пит сунула рейнджеру пузырек с лечебным зельем, — на ночь хватит.
Рейнджер послушно опорожнил пузырек и, повертев его в пальцах, щелчком отправил в темноту. Он с любопытством посмотрел на Пит. От ночного холода та вся покрылась гусиной кожей, но не отходила за одеждой: кровь еще сочилась из раны, а дова не закончила накладывать повязки. Упертая. Или дурная. А может и то, и то. Не уходит, пока дело не сделано, даже такое никчемное, как латать задницу вшивому рейнджеру. А как закончит? Что будет, когда все закончится? У Бишопа внутри что-то оборвалось — словно вернулась сосущая пустота Апокрифа. Пока еще не поздно, надо остановиться. Пока еще может…
Бишоп молча оттолкнул женские руки, морщась сел.
— Эй, я еще не закончила!
— Закончила.
Он поднялся, стараясь не смотреть на нее. Прихрамывая, направился к оставленной одежде и молча подхватил с земли рубаху…
— Ну и что там в твоей голове происходит? — Пит поднялась следом.
Она едва коснулась его плеча, но Бишопу показалось, что в этом месте заалел ожог, словно стегнули кнутом.
— Ничего, — он дернул плечом, — лучше оденься, ночь будет холодной.
Он подхватил с земли ее нательное и, не глядя, швырнул. Пит молча сжимала в руках тряпье, не сводя изучающего взгляда с рейнджера. Бишоп отвернулся — опять она смотрит, будто ножом режет. Ей бы инквизитором быть…
— Как скажешь, — девица зашуршала тканью. — Захотел бы — поделился. Свобода воли и все-такое…
Бишоп бросил на девицу недоверчивый взгляд.
— А чего ты ждал? Что я буду клещами из тебя вытягивать? Выяснять отношения? Брось. Ты вменяемый свободный мужик, захочешь — сам расскажешь. — Она накинула рубаху, натянула штаны, отжала и замотала в пучок еще влажные волосы. — Так. Завтра нас ждет тяжелый день. Надо выспаться, так что ты первый дежуришь — все равно со рваной задницей не уснешь, а я отдохну.
Не глядя на Бишопа, дова подбросила дров в костер, подтащила спальник поближе к огню и залезла под теплые шкуры. Высунув одну руку, она сцапала валявшийся неподалеку пузырек:
— Я сейчас напьюсь снотворного и отключусь часа на четыре. Если на лагерь нападут враги — просто убей всех, но меня не буди. Иначе прокляну на драконьем. Спокойной ночи. И, Бишоп…
Рейнджер невольно напрягся, ожидая продолжения.
— …рада, что мы встретились… — дова скомкала фразу, — в смысле… а, не важно…
Она вынула пробку из пузырька, и в несколько глотков выпила снотворное зелье. Икнула, поморщилась и залезла с головой в спальник.
Бишоп едва закончил застегивать ремни на броне, когда из-под шкур донеслось тихое сопение. Рейнджер устало выдохнул… Проклятье… Как так вышло, что он ввязался во все это дерьмо? Жил себе спокойно, ходил на охоту, грабил простаков, а теперь… Он еще раз взглянул на спящий силуэт. Надо проверить, точно ли спит? Рейнджер, приглушив шаги, подошел к дове и опустился на колено. Острый рейнджерский слух уловил глубокое ровное дыхание — точно спит. Бишоп собрался уйти, но, сам не зная зачем, отодвинул шкуру спальника и взглянул на лицо женщины.
Он старался запомнить все, что было в этот момент: ее запах и аромат костра, звуки — шелест деревьев и тихое дыхание, ее профиль, зарывшийся в черный мех спальника… Спохватившись, Бишоп поднялся, тихо ругая себя за подобную романтичную чушь: развлечение для томных девиц и бардов в цветастых подштанниках. Не для рейнджера. Он сморщился — раны на заднице разболелись сильнее прежнего. Вынув еще один пузырек лечебного зелья, Бишоп, не глядя, приговорил и его.
— А дова права… У нас еще остались дела, — он засунул пустой флакон обратно в подсумок.
Оглядевшись, рейнджер поднял с земли лук с колчаном, привычными движениями закинул в петлю на спине. Знакомая тяжесть подействовала успокаивающе, и Бишоп осмотрелся в поисках сумки Пит.
— Прости, красотка, но мне нужны твои записи. Если выбирать между тобой и даэдра — я ставлю на комок щупалец.
Бишоп подхватил мешок и, порывшись внутри, вытащил дневник Пит, перетянутый бечевкой. Рейнджер аккуратно развязал узел, пролистал дневник и, ни не разобрав ни слова, повертел его в руках.