Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2
Шрифт:
– Я действительно имею честь говорить с мсье Тюльпаном?
– Да, это действительно я, мсье генерал-майор.
– Вы же мертвы вот уже два года, мсье Тюльпан, вы расстреляны за покушение на убийство старшего по чину офицера, генерала Рампоно, если я не ошибаюсь?
– строго сказал Лафайет, тогда как ему хотелось покатиться со смеху и прижать юношу к своему сердцу.
– Не объясните ли вы мне, каким таинственным образом оказались здесь, не иначе как вы переплыли реку мертвых вплавь, если судить по вашему виду.
– Вы правы, когда говорите о тайне, мсье. Это действительно тайна.
– Хорошо, хорошо, я вам верю, - проворчал Лафайет.
– Но это могло быть только в том случае, если он собирался вас убить... Это действительно так было? Наверняка тут замешана женщина, не так ли, отъявленный авантюрист?
– Да, мсье.
– Вы наставили рога этому генералу?
– Можно сказать и так, мсье. Но он не мог этого знать и я осмелюсь заявить, что он собирался меня убить на основе простых догадок. Не было ли это слишком нагло с его стороны?
– Предположим, это было так, - сказал Лафайет, пытаясь удержаться от смеха.
– Короче?
– Короче, меня арестовывают, приговаривают к смерти и я оказываюсь в каменном мешке лицом к лицу со священником, который пришел отпустить мне грехи.
– Это должно было продолжаться довольно долго.
– Священник был стар и невинен, как агнец, так что я рассказывал ему только назидательные вещи. Здесь, мсье, и начинается самое таинственное. В день моей казни, вернее ещё ночью, в мою камеру входят два человека в масках и я говорю себе: - "Все, пришел твой час". Они завязывают мне глаза. Я протестую, говоря, что хочу смотреть смерти прямо в лицо, хотя, как и на солнце, на неё смотреть невозможно. Они не слушают, выводят меня, все ещё закованного, я пересекаю двор тюрьмы и...
– И?
– Меня вталкивают в экипаж, который немедленно трогается с места, причем никто вокруг меня не произносит ни слова.
– Не рассказывайте мне, что вы расшвыряли этих жандармов, нырнули в Сену и выплыли в Америке!
– Нет, мсье. Но я оказался там спустя два месяца после трех дней и трех ночей прогулки в том экипаже с постоянно завязанными глазами и после сорока восьми дней плавания на небольшом суденышке, где меня держали в кандалах.
– Это очень таинственная история.
– Я уже говорил об этом. Будьте уверены, что подобные мысли приходили в голову и мне. Кто-то хотел мне добра, был достаточно могуществен для того, чтобы это сделать, и вмешался для того, чтобы сохранить мне жизнь. Я долго думал и пришел к выводу, что таким человеком могла быть графиня Дюбарри.
Лафайет широко открыл глаза:
– Мадам Дюбарри хотела вам добра?
– сказал он с искренним восхищением.
– Мы познакомились, - сказал Тюльпан, великолепно притворившись и приняв совершенно невинный вид.
– И я...
– Не пытайтесь меня одурачить, - сказал Лафайет, наконец-то прыснув со смеху.
– Мсье генерал-майор, о чем вы подумали?
Искренний вид Тюльпана в конце концов убедил Лафайета, который сказал несколько смущенно:
– Да...вполне возможно...Она могла бы быть вашей матерью. Гм! и...так где мы остановились? Вы долго думали и пришли к выводу, что таким человеком могла быть графиня Дюбарри, которая...
– Я писал ей с просьбой вмешаться, если это возможно, чтобы меня не повесили, а расстреляли. Но достаточно ли она могущественна для того, чтобы спасти меня?
– Нет. Но у неё большие связи. Интересно, насколько высокое положение нужно занимать для того, чтобы иметь возможность приказать освободить висельника.
– Освобождение-это слишком сильно сказано, маркиз. Они высадили меня на острове Желания, мрачном островке неподалеку от Гваделупы, на котором полно негров и ураганов, и я провел там почти два года с ядром, прикованным к ноге, лечил умирающих в лепрозории, который когда-то основал и до сих пор поддерживает в должном порядке герцог Орлеанский.
– Но это все же лучше, чем двенадцать пуль в грудь, мой мальчик!
Потом, немного подумав, маркиз добавил:
– Может быть, это герцог Орлеанский вмешался в вашу судьбу, но спрашивается, почему он это сделал?
– Да, потому что я его сын, но он этого не знал.
– Что вы сказали?
– воскликнул пораженный Лафайет.
– Да, мсье. Я оказывается бастард, которого Большой Луи сделал неизвестно кому. Вас это удивляет, не так ли? Я узнал все это от жены одного парня, который намеревался меня убить, будучи в заговоре с герцогом ...
– В заговоре с вашим отцом?
– Нет, с его сыном, герцогом Шартрским.
Здесь маркиз, совершенно остолбеневший от изумления, вызванного такими открытиями, сел на постель, выпил рюмку рома и предложил другую Тюльпану.
– Стало быть, я должен звать вас "монсиньор", - сказал он наконец насмешливо, но с симпатией.
– С этим мы разберемся позднее, маркиз, - сказал Тюльпан, смеясь и подняв руки.
– Мы поговорим обо всем, если у вас будет желание.
– Но я очень хочу этого!
– весело воскликнул Лафайет.
– Задача совершенно невероятная! Только представьте себе, монсиньор! Представьте себе, какие случайности и неожиданности обрушиваются на Бурбонов! Орлеанская ветвь может их заменить! Череда везений, скоропостижнных смертей и таких же убийств - не говоря уж о гневе народа, который, по моему мнению, не будет слишком долго ждать того, чтобы был услышан его голос - и вы будете приведены к власти! Если поискать как следует, то окажется, что у вас гораздо больше прав, чем у других, не так ли? Тюльпан, король Франции...
– такое приключение вполне может удовлетворить такого демократа как я.
Они оба весело рассмеялись, хлебнув ещё рома, и наконец, улучив подходящий момент, Тюльпан сказал:
– Следовательно, это вы должны оказывать мне безусловное уважение!
– Ваше величество, - сказал Лафайет, - я ваш смиренный слуга!
После этого он от смеха свалился с постели на землю и хохотал так громко, словно был неблагородного происхождения. Чтобы скрыть свое смущение, маркиз поднялся на ноги, сделав это с некоторым трудом, тогда как Тюльпан быстро вскочил, держа в руке рюмку с ромом.