Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2
Шрифт:
– И в ожидании этого дня, мсье, я откладываю все свои приключения и все лежащие в их основании тайны, которые мы выясним вместе, когда вы будете моим премьер-министром.
– Я больше чем когда-либо весь обратился в слух.
Остальное было совсем просто и не содержало ничего таинственного. Пятого мая на остров Желания зашел небольшой фрегат, приписанный к флоту адмирала де Грасса, прибывшего на Мартинику 28 апреля. Лейтенант средних лет, явно бывшийл секретным агентом, судя по его расторопному и скрытному виду, нашел Тюльпана в лазарете. У него был приказ освободить узника и
– Тсс, мсье. Кто-то наверху заботится о вас.
– Сказав это он взглянул на небо, но было совершенно ясно, что при этом он имеет в виду не Бога. Наверху? Кто же был этот таинственный покровитель? В маленькой шлюпке, на которой они плыли к фрегату, ему было сказано:
– Там надеются, что то тяжкоее преступление, за которое вы не были наказаны, когда-нибудь будет забыто благодаря вашим подвигам.
– Это все, что сказал скрытный лейтенант, если не считать того, что он вообще больше ничего не сказал.
– И вот я здесь, - закончил Тюльпан, обращаясь к Лафайету. Оставим их обоих теряться в догадках относительно личности таинственного покровителя, который заботится о Тюльпане и ждет от него громких подвигов, и разясним читателю эту тайну, которая вообще-то и не тайна.
Не Бог, не Святой Дух, и не король Франции (а это была первая мысль, которая пришла им в голову) были покровителями Тюдьпана, а господин Вержен, министр иностранных дел Франции и большой сторонник союза с повстанцами. Это к нему примерно два года назад обратился старый герцог Орлеанский, выполняя обещание, данное мадам Дюбарри, с тем, чтобы уберечь Тюльпана от расстрела.
Вержен был очень тронут тем, что герцог обратился к нему за помощью. Он был также тронут тем, что молодой человек, которому он должен оказать свою протекцию, был офицером Лафайета и моряком Джона Поля Джонса. Добавим также, что он не переносил Рампоно.
– Хорошо, монсиньор герцог, мы посмотрим, что можно будет сделать. Но можно задать вам один вопрос: по какой причине этот Тюльпан располагает вашей симпатией?
– Это не моя симпатия, мсье: это симпатия графини Дюбарри. Это по её просьбе я говорю с вами.
– Она могла бы сама попросить меня об этом!
– недовольно проворчал господин Вержен, который всегда мечтал переспать с графиней - как мы видим, герцог не зря позволил в разговоре мелькнуть её имени.
– Но мсье министр, она сейчас не вхожа ко двору!
– Я же не двор, господин герцог, и я не расценил бы плохо то обстоятельство, что она сама предприняла подобный демарш! Ну, ладно, скажите, что я займусь ею, - сказал он, вложив в слово "ею" массу различных чувств.
Последующее нам уже известно, в частности, известно как люди Вержена по письменному приказу освободили и увезли Тюльпана.
Неизвестно то, что случилось в феврале нынешнего года. В одно прекрасное утро Вержен был приятно удивлен докладом о визите графини Дюбарри.
– "Ну что же, лучше поздно, чем никогда!" - подумал он, так как не хотел входить в контакт с воспользовавшимся его любезностью герцогом и был вознагражден за свое решительное вмешательство всего лишь письмом, длинным, пылким, изящно написанным, но всего лишь письмом!
И вот она здесь, как всегда прекрасная, с вздымающейся грудью, открытой шеей, бросившаяся к его ногам. Эмоции, смущение и может быть ещё какое-то странное беспокойство делали её ещё более желанной, превращали в розы её лилейные щеки.
– Господин министр (ее голос был слабым, манера говорить отрывистой и это привлекало ещё большее внимание), вчера на балу у графини Глюни...я услышала как некий человек произнес одно имя. Этот человек - Рампоно. А произнес он имя Тюльпана. Из сварливых слов этого мерзкого генерала я поня ла, что он ужасно недоволен вашей добротой, благодаря которой два года тому назад этот юноша был спасен от позорной и несправедливой смерти, а также то, что он не был, как я думала, отправлен сражаться в Америку, а томится где-то на каторге, умирая медленной смертью, причем я не знаю где! О, Господи, почему?
– Э...гм...мадам, я не знаю, - сказал Верженн, который прекрасно знал обо всем, но не хотел быть откровенным из-за недовольства графиней. Однако это недовольство мгновенно улетучилось, когда она зарыдала и с возгласом: Я умираю!
– лишилась чувств в его объятиях, пылая и леденея одновременно.
Поставим себя на место этого министра. Ему было шестьдесят четыре года, он уже много лет не испытывал такого возбужденния чувств и, более того, та, которая вызвала сейчас у него такое смятение, принадлежала Людовику XV! Не следовало ли ему расстегнуть ей одежду? Казалось, что несчастная сейчас задохнется. Однако она все слышала. Она услышала наконец нужные ей слова, произнесенные сбивчивым голосом: - Должно быть, это просто одна из ужасных административных ошибок, мадам...
– и увидела себя полуобнаженной, тогда как шеф французской дипломатии был уже без сюртука.
– Дверь...дверь, - вздохнула графиня.
– Она уже закрыта на ключ, - произнес министр слабым голосом. В этот момент он чувствовал себя так, словно ему было не больше тридцати, однако демон ревности разрывал сердце этого могущественного человека, но тем не менее только мужчины.
– Мадам, - сказал он, яростно борясь с застежками, - кто для вас этот молодой человек, которого вы пришли спасать даже в мой кабинет и за которого вы готовы отдать душу? Я хотел спросить об этом герцога, но забыл.
Она поняла, что он готов взять назад свое обещание, что он подозревает её - но в чем? Нет! твердая уверенность в том, что она отдается только ради пользы этого прекрасного юноши, подсказала ей гениальный ход:
– Это мой сын, мсье, - воскликнула она.
И подумайте только хорошенько: это было сказано с таким искренним пылом, который встречается у самых отъявленных лжецов.
За три дня до отплытия из Бреста адмирал де Грасс получил приказ отправить корабль на остров Желания с целью, которая нам известна; и в данный момент, когда мы оказались в эту октябрьскую ночь у стен Йорктауна, господин Вержен в Париже стал самым счастливым человеком на свете.