Невеста для отшельника
Шрифт:
— Подарок моего учителя, — не удержался он. — Вместе с дипломом вручил. — Тут же спохватился, покраснел, проклиная себя за неуместное хвастовство, и сердито добавил: — Все получили. У нас в училище такая традиция.
— Где это училище? — поинтересовался Векет. — Дай адрес Вано, может, надумает…
Ждан оглядел толстую фигуру тракториста, рассмеялся:
— Не пройдет по возрасту. А училище это в самой Москве.
— Больно надо, — проворчал Вано. — Я никогда не собирался стать трактористом. Оленевод я.
Теперь рассмеялся Векет:
— Пока
Вано добродушно помял ухо:
— А ты, Векет, самый настоящий амтымнэвэтгавыльин, болтун. Пойду хлебну чаю, в горле что-то пересохло. — Он не спеша побрел к ярангам.
— А муфта как же? — растерялся Ждан и сдвинул тюбетейку на самые глаза.
— Давай помогу, — вызвался Векет. — На курсах мы трактор проходили.
Вдвоем они сначала сняли коробку передач, потом закурили.
— Вано я вытянул в тундру, — признался Векет, — В бригаде не хватало пастухов, вот и пристыдил его: мол, ты же рожден тундровиком, а какой-то ерундой занимаешься — он кочегарил в сельской котельной. Говорю, позор на твою бестолковую башку! Долго думал, потом согласился. Говорит, ты прав, Векет, надоела мне эта копоть, буду работать пастухом, пока зубы не вывалятся.
— Почему зубы?
— Такая у него поговорка. Однако не получился из Вано пастух, Омрувье так и сказал: «Ты слишком неповоротлив, и ноги у тебя короткие, бегать за оленем не можешь». Вано чуть не плакал, пошел трактористом, когда прежний заболел. Так и остался. Но и здесь — видишь сам. — Векет умолк, — Я вот посмотрю на нынешнюю молодежь: умные растут, все знают, гоняют по селу на мотоциклах, соображают в магнитофонах, теликах, прыгают, как молодые олени, на танцах, а коснись тундры — не, не загонишь. Отвыкли! Чтобы знать и любить тундру, мало родиться в яранге. Молодых девок совсем не стало в стойбищах — все или в учителя, пли в медсестры. А чего, спрашивается, делать парию в стойбище, где одни старухи?
Ждан, деловито осматривая узлы, подтвердил:
— Без девок плохо. Это верно. Без девчат… Так-так, здесь пары болтов не хватает, — Продолжая что-то усердно протирать, он по инерции в песенной форме развил тему, затронутую Векетом: — Без женщин жить нельзя на свете — нет, там-там-та, ра-ра-ра-ра… Погоди, а где же гайка? Выходит, уйна, нету? Вот черт, пассатижами свернул всю резьбу! Без женщин нам никак-никак, без женщин…
Подошел бригадир Омрувье и стал сосредоточенно вслушиваться в смысл слов песни приезжего механика. Внутренне он в общем-то с ним соглашался — без женщин действительно плохо, но зачем же об этом петь вслух. Ушел слегка озадаченный.
Вано попил чаю, закурил, размышляя о своей с помощью Векета поломанной судьбе. Вспомнил теплую энмыграновскую кочегарку, друга Шомпола и, неопределенно ругнувшись, направился к ненавистному трактору.
К обеду они сняли старую муфту. Ждан ее придирчиво осмотрел и вынес окончательный диагноз — разгильдяйство! Вано значений этого слова не знал, но на всякий случай кивнул:
— Совершенно верно, механик! Чего они там сидят в поселке, о чем думают —
— Я эту муфту заберу, — сказал Ждан, пропустив мимо ушей откровенную галиматью тракториста. — Я еще сделаю из нее человека, не я буду!
Вано хихикнул:
— Там… это самое… Шомпол все еще в кочегарке — дружок мой?
— Не, сейчас гальюны в райцентра чистит. Попал на пятнадцать суток по этому делу, — Ждан щелкнул себя по горлу.
— Да-а? — протянул несколько, ошарашенный Вано, — Сегодня здесь, завтра… Слушай, может, мне податься в бригаду чумработницей, а? Научусь готовить, обшивать пастухов, за порядком в яранге следить… Как думаешь, директор пойдет мне навстречу?
Ждан жалеючи посмотрел на него:
— Муфту давай ставить, чумработница!
Опять Подошел Коля Векет.
— Парень, а ты не желаешь остаться в бригаде? Омрувье интересуется.
Из-под трактора показалось встревоженное лицо механика:
— У вас? Здесь? Не-е. Это, дорогой Коля, будет квалифицироваться, как не рациональное использование молодых специалистов. Пока главмех в отпуске, на мне, Коля, вся совхозная техника висит. Что мне эта развалюха? Не. — Тюбетейка Ждана скрылась под трактором.
Оттуда донеслось: «Без женщин нам нельзя на свете-те…»
«Ну, заладил», — с досадой подумал Векет и вернулся к ярангам передать слова механика бригадиру.
Омрувье не спеша раскурил трубочку:
— Завтра хорошо бы выйти, телята вес теряют.
— Выйдем. Этот парняга дело знает. Оказывается, он действительно в Москве учился, без трепа, я как чувствовал. Нам бы его…
— Может, оленей подарить, из личных?
Векет горестно хмыкнул:
— Не олени ему нужны — женщина! Слышал, поет: без женщин никак нельзя — и хоть лопни!
— Это я слыхал, — посуровел Омрувье. — Может, действительно не может? У нас кто самая молодая? Хм-хм… выходит, моя жена?
Векет придирчиво оглядел Любу Нутакалянну — та рядом шила кухлянку Вовке.
— Стара, — кратко определил Векет.
— Сам старый! — обиделась Люба. — Поищите, поищите молодую, все равно я самая молодая в стойбище Оемпак.
— Много говоришь, женщина! — свел недовольно брови Омрувье, — Когда мужчины разговаривают, женщина должна помолчать.
— Так было раньше, — огрызнулась Люба. — Сейчас время иное. Вот мне как-то жалуется Алла Кергинто… — но, поймав сердитый взгляд мужа, не решилась больше испытывать его терпение.
После обеда сыпанул дождишко, стремительный, озорной, будто пробежал, разбрызгивая лужи, босоногий мальчишка.
Ждан потрогал висящие в глубине яранги связки амулетов. Старая Эттыне не позволила вынести их на свет. «Надо же, какой любопытный», — проворчала она, вспомнив, что среди прочих предметов есть там и кожаный ремешок ее умершего мужа Пананто. Старик Пананто-Тке приходился ему сродным братом. Чтобы не путать их, и была к имени одного из Панантов приставлена эта отличительная частица Тке.