Невеста и Чудовище

Васина Нина Степановна

– Текила, ты хочешь жить с матерью в твоем состоянии? – спросил Байрон.

Я ответила, не раздумывая:

– Нет.

– Все-таки помощь, совет и присутствие родного...

– Нет! – перебила я его.

– Лилька! – возмутилась Мамавера.

Байрон пожал плечами:

– У меня жить нельзя. Моя мать сумасшедшая. Оставить ее я тоже не могу, психушка исключена. Предлагаю купить тебе квартиру. У нас хватит на однокомнатную в хорошем районе.

– Сумасшедшая? – мама вцепилась пальцами в подоконник. – Полигамный самец с дурной наследственностью!

В моем доме?! С моей дочерью!.. Лилька, я тебе настоятельно рекомендую подумать...

– Нет! – перебила я. – Никаких абортов.

Мама прошлась по комнате.

– Напомните, пожалуйста, как вы вообще нашли друг друга, – вдруг попросила она и постучала себя по лбу пальцами: – Я не могу понять, как такое могло произойти!

Я пожала плечами, посмотрела на Байрона. Он улыбнулся и кивнул.

– Зимний лагерь три года назад, помнишь? Ты еще не хотела меня отпускать, – сказала я.

– Прекрасно помню, – кивнула мама. – А разница в возрасте? Восхищенная старшеклассником семиклассница – это понятно, но ты-то почему обратил на нее внимание? Ни намека на половые признаки, всегда одна, замкнута, огрызается!

– Оказалось, что у нас есть нечто общее, – улыбался Байрон. – Шпионское прошлое отцов.

– Прекрати-и-и... – протянула мама и села ко мне на диван.

– Нет, серьезно. Я сказал, что мой отец был шпионом и погиб, выполняя важное задание. А Текила вдруг спрашивает: «Награжден посмертно?» Нет, – говорю, ничего об этом не знаю.

– А я тогда спросила, видел ли он могилу своего отца? Оказалось – не видел. И я не видела. У меня нет фотографий отца, и у него – ни одной. Мы с Байроном отошли от толпы подальше и обменялись имеющейся у нас информацией. Информации было минимум, сама знаешь. Но из шеренги других отцов этого заезда – менеджеров, охранников, научных сотрудников и предпринимателей – наши отцы явно выпадали. Так мы и познакомились. А на другой день...

– А на другой день я замутил такую бучу: предположил, что Текила – моя сестра. Раз уж так все сошлось.

– Да, – вздохнула я, – было смешно.

Мама покачала головой:

– Детский сад, да и только! Хочешь посмотреть на могилу своего отца? – она сказала это вполне серьезно.

Я задумалась.

– Не знаю, стоит ли мне сейчас ходить по кладбищу...

– Конечно, стоит, – уверила меня Мамавера. – Убедишься, по крайней мере, что фамилия твоего отца не Бирс. Кстати, о твоем отце, – мама ткнула пальцем в сторону Байрона, – недавно ты говорил, что он сидел и ни слова о смерти.

– Это отдельная история. Больше касается матери, чем отца. Когда его посадили за измену Родине, ей предложили сменить фамилию и вообще забыть этого человека. Мать его и похоронила. Во избежание позора. Она была тогда известной арфисткой. Полтора года назад отец приехал в Питер. Мать съехала с катушек. Никак не может для себя решить – живой он или мертвый. Ну так что, едем? – Байрон встал.

– Куда? – спросили мы с мамой хором.

– На кладбище.

Жертва

На кладбище

в субботу было много народа. Громкие крики ворон – уже смеркалось, и они кружили плотными стаями над старыми деревьями, готовясь к ночлегу. Бесконечно длинные проходы между оградами в поисках нужной могилы. Мама два раза выходила не на ту линию. Потом вдруг оказалось, что мы уже на месте: никакой ограды, два почти одинаковых камня – темный и светлый. На темном – выпуклый мужской профиль, имя, годы жизни.

– Марк Яловский, – прочитала я вслух. – Умер в сорок четыре года.

Провела рукой по камню там, где нос выступает, и посмотрела на маму вопросительно:

– Яловский?..

– Бондарь – моя девичья фамилия, – на кладбище мама вдруг стала спокойной и веселой. – И твоя тоже.

– А рядом женщина похоронена, – сказал Байрон. – Странно, тот же год смерти. Вы ее знали?

– Нет, – ответила Мамавера, покосившись в его сторону.

– Марина... – он замешкался, – Марина Яло...

Я вздрогнула.

– Яловега, – прочел наконец Байрон и постарался успокоить меня улыбкой: – Извини, плохо видно. Странная фамилия.

– А на памятнике слева фамилия Замахнибейся, – показала мама рукой. – Достаточно, или еще погуляем? Почитаем, так сказать.

Мы медленно пошли к выходу. Мне что-то мешало дышать. Не хватало еще разреветься. Хватаю Байрона за рукав. Он тут же лезет в карман и достает... свой большой носовой платок.

– А может такое быть, что отец вез орхидею этой Яловеге? – спрашиваю я, отвергая платок, и шепчу Байрону: – Ты вообще его стираешь?

– Нет, – он убрал платок. – Но сегодня, похоже, придется.

– Не может такого быть, – категорично отмела мою версию мама.

– Но ведь дата смерти одна и та же! Вдруг эта женщина была с ним в гостинице в момент убийства и похищения орхидеи, – упорно продолжаю я. – Их могли убить вместе.

– Женщина, орхидея... – вздохнул Байрон. – Мой отец ограничился заглатыванием микропленки. А у вас все так романтично.

– Говорю же, – настаивала мама, – он вез цветок тебе.

– И что это была за орхидея? – спросил Байрон.

Я открыла было рот, потом покосилась на маму.

– Хватит, – сказала она устало. – Хватит на сегодня физиологии.

Что-то заставило меня обернуться. Между двух камней стояла девочка. Маленькая.

– Смотрите, на эти могилки ребенок пришел. Почему-то один, без взрослых, – я показала рукой.

– Где? – прищурилась Мамавера.

– Вон же она стоит в белом платьице, рукавчики фонариком.

Байрон обнял меня за плечи, крепко прижал к себе и заметил:

– Холодно ей небось в одном платьице.

– Я никого не вижу, – отвернулась мама.

– Это она, – шепчу я.

– Да кто – она? – раздражается мама.

– Яловега.

– Нет, это не Яловега! – рассердилась вдруг Мамавера. – По датам на памятнике она умерла в 31 год! У тебя уже галлюцинации от истощения! Хочешь проваляться ближайшие месяцы в больнице на сохранении?! Ты должна есть! Есть и спать, а не шастать по ночным клубам!