Невеста императора

Ефимов Игорь Макарович

«Сама… Я могу наконец-то выбирать сама… Больше не вещь, не игрушка… Сама!»

— …Ну хотя бы для меня, — просил Констанциус. — Я просто должен понять. Что вам в них? Вы римлянка, дочь императора. Для вас читать Вергилия и Горация — как читать письма от близких друзей. Помните наши беседы пять лет назад, по дороге из Равенны в Рим? Ваш голос звучал в моих ушах все эти годы. Я уважаю в этих людях воинскую доблесть, я ценю их верность слову, их чувство собственного достоинства. Но жить среди них день за днем?.. Чем они могли приворожить вас?

— Хорошо, —

сказала я наконец. — Вам я могу приоткрыть правду. Тем более что вы — быть может, единственный — видели все своими глазами. В те последние месяцы в Равенне — разве не замечали вы, какими глазами смотрел на меня император в библиотеке? Разве не помните, как сжимал мне руки, оставляя следы на запястьях? Можете ли вы сказать, что это были знаки лишь братской нежности? А видели вы, как он… Должна ли я продолжать…

Констанциус застыл в задумчивости. Потом печально помотал головой.

— Пожалуй, нет. Вы правы… Теперь я понимаю… Но когда подумаю, что ждет вас впереди… Сохрани вас Господь.

Когда мои носилки на обратном пути перевалили через вершину холма, Атаулф со свитой выехал из рощи под солнечный свет. Он всматривался в меня с недоверием и надеждой, будто ждал, что беззвучные слова вот-вот потекут к нему и что чудо снова случится — он поймет их.

Я вышла из носилок и подняла руку.

— Генерал Констанциус выслушал меня благосклонно! — громко крикнула я. — Он убедился, что никто не удерживает меня силой в вашем стане. Завтра он подпишет договор между римским императором и королем визиготов. По условиям союза, вас будут регулярно снабжать продовольствием, оружием, деньгами. Каждый воин получит право носить почетный золотой обруч союзника на шее.

Воины свиты прижали щиты ко рту, и стая галок с воплями взлетела над кронами деревьев, испуганная незнакомым металлическим ревом.

Атаулф провел рукой по лицу, расцвел благодарной улыбкой.

Выражение такого же счастливого и безудержного облегчения я видела потом на его лице лишь однажды — когда три года спустя в моем дворце в Барселоне ему положили на руки нашего первенца.

(Галла Пласидия умолкает на время)

НИКОМЕД ФИВАНСКИЙ О ПОХОДЕ ВИЗИГОТОВ В ГАЛЛИЮ

Хотя множество узурпаторов, объявлявших себя владыками Рима, уже поплатились головой за свою дерзость, каждая весна выносила на поверхность нового претендента. В году 412-м по Рождеству Христову бургунды и аланы объявили императором некоего Джовинуса, и вся Галлия, казалось, вновь была потеряна для императора Гонория.

Когда войско визиготов пересекло Альпы, Джовинус послал к Атаулфу послов, предлагая союз и мир. Но Атаулф уже знал, что никакой союз с вождями варваров не может быть прочным. Случайный поворот военной судьбы, вспышка гнева, ложный слух, подозрение, мелькнувшая надежда на хорошую добычу — и вот уже вчерашний союзник всаживает тебе нож в спину. Поэтому он предпочел соединить свои силы с единственным римским префектом, который не подчинился Джовинусу и заперся от него в стенах Нарбонны.

Увидев себя перед лицом грозного войска визиготов, бургунды и аланы заколебались. Потеряв их поддержку, Джовинус со своим братом укрылся за стенами Валенсии, что стоит на слиянии Роны и Изера.

Теперь Атаулф мог перейти в наступление. Первым делом он послал отряд в десять тысяч воинов против предателя Саруса, который был окружен и погиб в бою, защищаясь до последнего вздоха. Затем визиготы осадили Валенсию и взяли ее штурмом. Джовинус и его брат попали в плен. Их отправили в Нарбонну, где римский префект предал их публичной казни.

Атаулф со своим войском остался в Галлии, и с этого момента новых узурпаторов там не появлялось. Про Джовинуса скоро забыли. Только его голова еще гордо сверкала на монетах, которые он успел отчеканить за свое короткое правление. Люди на базарах с недоумением вглядывались в гордый профиль и спрашивали друг друга: «Кто бы это мог быть?»

Однако серебро было неподдельным, так что монеты переходили из рук в руки и много лет спустя.

(Никомед Фиванский умолкает на время)

Утренняя толпа густеет на улицах Остии. Шныряют продавцы горячих колбасок, проплывают кувшины с водой на головах служанок, шумит разноплеменная матросня с кораблей, разгружающихся в порту. Из дверей винного склада носильщики выносят подвешенные к шестам амфоры с охлажденным вином, разносят их по лавкам и тавернам.

Я пробираюсь навстречу людскому потоку, выбираю лица поприветливее, показываю табличку с адресом.

— Инсула «Младенец Геркулес»?.. Гм… Кажется, это рядом с казармой пожарников. Идите дальше по Декумано Массимо, а за театром сверните налево.

Все произошло так внезапно.

С утра мы планировали прогулку по морю в рыбацкой барке, а к полудню Фалтония Проба вдруг получила из Рима известие о болезни старшего сына. Ехать! Немедленно ехать!.. Меня уговаривали остаться на вилле еще несколько дней. Но что мне было делать в опустевшем доме?

— Тогда навестите нас в Риме, когда сын поправится, — сказала Фалтония Проба. — А по дороге… Заехать в Остию — крюк для вас небольшой. Но там живет одна женщина, с которой вам будет интересно поговорить. Она не любит посетителей и просила меня никому не говорить, где она поселилась. Но, может быть, для вас сделает исключение, когда вы скажете о цели своей поездки. Думаю, у меня сохранилось название дома.

И вот я иду по улицам Остии, с колотящимся сердцем. «Бани шести колонн», «Таверна рыбников», жилые дома… Почему христианские церкви всюду теснятся пролезть между старыми языческими храмами? Боятся, что иначе их не заметят? Прав был император Константин — построил для новой веры новый город.

Над входом в святилище Митры извиваются мраморные змеи.

Служители меняют вывеску на стене театра. Вчера показывали «Евнуха» Теренция, сегодня обещают новую пьесу про Энея и Дидону. (То-то слез будет пролито на каменные сиденья!)