Невеста каторжника, или Тайны Бастилии
Шрифт:
К несчастью, с того памятного вечера она потеряла всякую связь с сыном. Напрасно ждала она хоть какой-нибудь весточки от него. А ведь теперь она жила единственной надеждой, что вот–вот он явится снова и освободит ее от постоянного унижения, с которым она жила в доме жестокого брата.
Однажды вечером ей послышались тихие, словно крадущиеся шаги в коридоре… Серафи насторожилась. Кто мог в этот поздний час так осторожно подходить к ее комнате?.. А вдруг это Марсель, ее любимый сын, идет, чтобы увести ее отсюда?..
Быстрыми шагами подошла она к двери и остановилась, чутко прислушиваясь
— Марсель, сын мой, это ты? — спросила Серафи.
В ответ ей послышалось: «Да, это я…»
Тогда она с лихорадочной поспешностью отперла дверь — и тут же в ужасе отпрянула.
Это был не Марсель, а ее брат, герцог Бофор. С язвительной усмешкой он сбросил с себя шляпу и плащ и так посмотрел на сестру, что та задрожала.
— Да, это я, а не твой незаконнорожденный сынок, которого ты с таким нетерпением поджидаешь, — произнес герцог, зловеще ухмыляясь.
Побледневшая Серафи все дальше и дальше отступала от двери, в которой стоял герцог. Своими злыми глазами, растрепанными рыжими волосами и перекошенным ухмылкой лицом он напоминал ей в эту минуту старинное изображение Вельзевула в аду.
Наконец Серафи удалось овладеть собой.
— Это ты… — произнесла она почти беззвучно. — Твои слуги наверняка успели донести тебе, что Марсель жив?
— Позор! Несмываемый позор для всех нас, что он до сих пор все еще жив! — закричал Бофор.
— За что же ты так ненавидишь его? — со слезами в голосе спросила Серафи. — За что ты держишь меня в заточении? Марсель — единственное существо на земле, любящее меня…
— Ты — дура! — яростно прошипел герцог.
— Анатоль, умоляю тебя, освободи меня! Отпусти меня к моему сыну!
— Твоего незаконнорожденного сына ты больше никогда не увидишь, — отчеканивая слова, произнес Бофор.
Серафи со слезами на глазах протянула к нему руки.
— Ужасный человек, что ты сделал с моим сыном?
— Я полагаю, тебе достаточно моего обещания, что ты его больше не увидишь…
— У тебя камень вместо сердца! Ты не ведаешь жалости! Я больше не могу оставаться у тебя. Я боюсь тебя. Умоляю, отпусти меня! Я хочу к моему Марселю, хочу уехать подальше отсюда — как можно дальше от твоей ненависти. Я не так уж много прошу у тебя, Анатоль! Мне нужна лишь свобода. Отпусти меня. Заклинаю тебя памятью наших дорогих родителей. Заклинаю тебя всем, что есть у тебя святого. Именем Святой Девы умоляю тебя…
— Не раздражай меня еще больше твоими глупыми, безрассудными мольбами! — резко оборвал сестру герцог Бофор. — Я уже сказал тебе, что Марселя ты больше не увидишь. Стены Бастилии достаточно крепки…
В безмолвном ужасе смотрела Серафи широко раскрытыми глазами на своего брата, на это чудовище в образе человека. С ее дрожащих губ сорвался крик ужаса:
— Марсель в Бастилии? О, Боже! Он погиб… — Она за¬крыла лицо руками и зарыдала.
— И зачем только тебе этот выродок? — продолжал издеваться герцог над своей беззащитной жертвой. — Неужели для того, чтобы он постоянно напоминал тебе о твоем былом позоре? Или, быть может, тебе нужен наследник?.. Так знай же, что я — твой единственный наследник. После твоей смерти все твое состояние перейдет ко мне.
— О, я давно знаю, что алчность —
— Не забывай о том позоре, каким ты покрыла наше славное имя! Ты все еще не знаешь, из-за чего я держу тебя взаперти в этом отдаленном дворце? Изволь, я прямо скажу тебе причину. Я желаю, чтобы весь мир забыл не только о твоем позоре, но даже о тебе самой.
— Если я действительно согрешила, то отправь меня в монастырь. Там я буду замаливать свои грехи. Богу я всегда готова принести искреннее покаяние во всех моих прегрешениях. Но ты не имеешь ни малейшего права подвергать меня этому ужасному заточению.
Герцог захохотал.
— Я имею право делать решительно все, что только захочу, — высокомерно сказал он. — Понимаешь ли ты это, глупая женщина? И сюда-то я пришел лишь затем, чтобы приказать тебе раз и навсегда забыть этого Марселя как единственного свидетеля твоего непростительного падения. Через три дня я приду посмотреть, как ты исполняешь мои приказания. И Боже тебя упаси раздражать меня твоим глупым упрямством — оно окончательно погубит тебя и твоего выродка.
После этих слов герцог покинул комнату своей сестры, не забыв тщательно запереть за собой дверь.
Серафи обмерла. Ей казалось, что теперь все потеряно, все погибло.
Но неожиданно для себя самой она вдруг приняла бесповоротное решение. Она отняла руки от своего бледного прекрасного лица. Слезы в ее больших выразительных глазах высохли, а на лице вместо отчаяния и горя появилось выражение решимости и мужества.
Бегство из этого постылого дворца — вот единственный путь к спасению! Эта мысль воодушевила ее до такой степени, что она готова была немедленно привести ее в исполнение. Надо бежать и бежать тотчас же, не теряя ни минуты! Смерть в случае неудачи не страшила ее. Это был бы только желанный конец ее мучениям. Ничто более не привязывало ее к жизни, которая представлялась ей безбрежным океаном невыносимых страданий, тяжких разочарований и безысходного горя.
Если же Господь пошлет удачу и бегство удастся, тогда она пойдет на все — лишь бы спасти Марселя. А потом… потом они оба, свободные, уедут куда-нибудь далеко и поселятся в какой-нибудь глуши, в уединении…
Бежать можно было только через окно. Сломать массивную, запертую на ключ дверь ей было не по силам. С этими мыслями она открыла окно. Глубокая ночная тьма окутала и дворец, и окружавший его парк. Все спало вокруг. Серафи посмотрела вниз, прикинула расстояние до земли. Окно было слишком высоко. Выпрыгнуть из него — верная смерть. Что же делать?..
Вдруг глаза ее остановились на небольшом каменном балконе, который находился прямо под ее окном. Если бы только удалось добраться до этого балкона, тогда бы она в нижних этажах дворца сумела отыскать выход…
Однако и до балкона было слишком далеко. Спрыгнуть туда Серафи не решалась.
И вот новая счастливая мысль блеснула в ее голове. Она отрезала от сонетки длинный и очень крепкий шелковый шнур, переплетенный конским волосом, покрепче привязала его за выступ на подоконнике и приступила к исполнению своего плана.