Невеста каторжника, или Тайны Бастилии
Шрифт:
— Я встретил тебя у портрета твоей матери. Посмотри, ее взгляд устремлен на нас, и небесное спокойствие светится в чертах ее лица.
Не отпуская руки Марселя, король обернулся к маркизе, тихо стоявшей в стороне:
— Благодарю вас, благодарю вас, мой дорогой друг, за эти незабвенные минуты!
Потом, снова повернувшись к Марселю, пояснил:
— Госпожа маркиза сделала все возможное и невозможное, чтобы устроить эту встречу отца с сыном. Я не чаял увидеть тебя в живых… Она знала соединяющую нас тайну и разгадала Марселя Сорбона в
Маркиза, не вмешиваясь, вслушивалась в довольно несвязный разговор отца с сыном — их волнение было ей понятно.
Наконец король, словно что-то вспомнив, подвел сына к портрету матери и возложил руки ему на голову. Потрясенный Марсель опустился на колени, принимая родительское благословение под ласковым взглядом матери.
Глубоко потрясенный всем происшедшим, Марсель проводил короля и маркизу до их покоев. Прощаясь и пожелав доброй ночи, он попытался поцеловать королю руку, но тот не позволил и порывисто прижал сына к груди.
Вернувшись к себе, Марсель прямо в одежде бросился на кровать. Буря чувств бушевала у него в груди, и временами ему казалось, что все это ему померещилось. Ворочаясь без сна почти до утра, он перед рассветом наконец уснул в твердой и радостной уверенности, что наконец-то нашел своего отца, который тоже столько лет искал его…
XXI. ТАЙНА ДВОРЦА
Страх и настороженность старушки–кастелянши свидетельствовали, что она ни за что на свете не согласилась бы выдать свою тайну. И оберегая не только тайну, но и покой несчастной подопечной, она с трогательной заботой пеклась о больной.
В тот вечер, когда случилась описанная нами встреча герцога Бофора с призраком умершей сестры, старушка, окончив дневные дела по дому, с облегчением возвратилась в свою комнатенку.
— Слава Святой Деве! Никто не знает, кто эта больная, — бормотала она, наводя в комнате порядок. — Я сдержу свое слово, я не выдам тайны ни за что!.. Бедная госпожа Каванак! Как она сумела доплестись сюда… Едва ноги переставляла… Все думают, что она давно умерла. Никому и в голову не приходит, что она жива, слава Богу! А она, бедняжка, только тем и дышит, только тем и живет, что надеется спасти сына да снова повидаться с ним… Какие испытания ниспосланы ей, родной дочери покойной герцогини, наследнице знатнейшего рода! Она и не подозревает, что сейчас совсем рядом с ней сам король. И слава Богу, пусть остается в неведении, не то не будет ей никакого покоя… Уж я-то знаю эту давнюю историю…
Продолжая еще что-то бормотать себе под нос, старушка подошла к двери в соседнюю комнатку и тихо ее приоткрыла.
Больная лежала на измятой постели. Ее смертельно бледное лицо было искажено давним непроходящим горем и болью, сжигавшими ее изнутри. И все-таки оно не утратило следов былой красоты — в тонких чертах угадывалась возвышенность чувств и утонченность характера.
Когда кастелянша, осторожно ступая, вошла в комнату,
— Где он, Манон? Ты видела его? Он все еще бродит в парке?
Бедная больная потеряла счет времени, и каждый раз, хотя миновало уже несколько дней, задавала один и тот же вопрос, со страхом ожидая ответа.
Старушка, ласково улыбаясь, проговорила в который уже раз, словно маленькому перепуганному ребенку:
— Нет, госпожа Каванак, герцога там нет. Поверьте мне и положитесь на меня. Будьте спокойны, я ведь и прежде служила вам, еще когда была жива покойная герцогиня–мать.
— Я помню, Манон, и верю тебе, — слабым голосом ответила больная. — Но только мне никак нельзя дольше оставаться здесь.
Но старушка, не соглашаясь, ласково уговаривала:
— Ах, госпожа Каванак! Вам нечего и думать о том, чтобы сейчас оставить дворец. Вам сначала надо выздороветь и хоть немного окрепнуть.
— Ты так добра, Манон, — ответила больная. — Но право же, я уже совершенно здорова. И мне пора уходить…
Старушка в отчаянии всплеснула руками:
— Ради всех святых, откажитесь от этой мысли, госпожа! А вдруг герцог узнает, что вы живы? Беда!
Больная слабо, но настойчиво возражала:
— А Марсель! Мне необходимо уберечь Марселя от козней Анатоля.
Старушка не соглашалась:
— Вы слишком слабы и нездоровы. Ради Бога, оставайтесь здесь. Я вас умоляю, госпожа!
— Ты желаешь мне добра, я знаю, — с признательностью прошептала больная, слабо улыбаясь. — Но мне больше нельзя оставаться здесь. Да я и в самом деле чувствую себя лучше. Мне надо отправиться в Париж и повидаться с бедняжкой Адриенной Вильмон.
— Да живой вы туда не доберетесь! — решительно заявила старушка Манон. — Чудо, что и на этот раз вам удалось избежать смерти. Такое может не повториться.
— Если у меня не хватит сил, Адриенна сможет предупредить Марселя.
Манон призадумалась и вдруг спросила:
— А где живет Адриенна?
— На острове Жавель, у своей тетушки. Мне во что бы то ни стало надо повидаться с ней.
Старушка снова призадумалась и решительно проговорила:
— Нет, госпожа Каванак, вам никак нельзя отправляться в Париж. Вы туда просто не доберетесь!
— А здесь я умру от тоски и горя, — обреченно молвила больная.
Манон всплеснула руками:
— Святая Дева, как же быть?
— Я надену густую вуаль, — попыталась успокоить ее больная. — И никто меня не узнает.
— А герцог?
— Правда, я боюсь его, — прошептала больная и с неожиданной силой проговорила: — Но необходимо вовремя предупредить Марселя.
И тут старушке пришла в голову спасительная мысль.
— Знаете, — решительно сказала она. — Я сама съезжу в Париж за Адриенной.
В темных глазах больной мелькнул огонек надежды.
— Ты, Манон? Что ж, пожалуй, так будет лучше. Привези ее сюда, и я все ей расскажу…