Невеста моего брата
Шрифт:
— Ты должна была позвонить нам: мы с Софи ужинали в ресторане традиционной кухни. Ты когда-нибудь пробовала суп из речной рыбы?
Когда Аннабель успела заказать четвертый бокал, который сейчас поблескивал в ее скрещенных руках, а она то и дело подносила золотистую жидкость к своим губам? Я ничего не видел, ничего не слышал. Должно быть, я тоже начал пьянеть.
— Он мне сказал, что ему не нравится, как я трахаюсь. В моей среде это не обсуждается. Как они вульгарны, эти киношники!
— Перестань встречаться с актерами.
— Решено: я прекращаю встречаться с актерами. Твой брат был последним. Банда придурков. Ты знаешь, в чем он
Чтобы прокричать эти слова, она выбрала момент, когда стюардесса проходила мимо нас. Аннабель воспользовалась этим, чтобы потребовать пятый бокал.
— Я клянусь тебе, этот последний.
— Так было бы лучше, иначе в аэропорту тебя придется нести.
— Я отказываюсь трахаться раком вовсе не из-за моральных принципов.
— Да, а тогда почему…
— Это нормальная поза, многие люди ее используют.
— Да, все.
— Просто, когда я была маленькой, мне сделали операцию на спине, у меня остались шрамы, я бы не хотела, чтобы мой любимый их видел.
— Вам просто надо было выключать свет.
— Даже в темноте это меня смущает. Это в моей голове.
— Чего только нет в твоей голове!
Она не успела снова обозвать меня дураком, так как внезапно заснула у меня на плече, пролив остатки своего шампанского мне на брюки.
* * *
Я отвез ее к ней домой на такси и вернулся на улицу Рей. Мы договаривались отужинать вместе, но я уже привык к переменам ее настроения и к ее постоянной занятости и не очень-то верил в реализацию этого замысла. До конца своих дней я готов был довольствоваться воспоминанием о том, как она положила мне голову на плечо в самолете Будапешт — Париж. Добавленное к поцелую возле станции метро «Рим» и к поцелую в Венгрии, оно образовывало тройку, троицу, которая казалась мне достаточным предсмертным причащением, чтобы сойти в могилу спокойным и уверенным шагом, и неважно когда. Я уже вышел из того возраста, когда верят в существование времени, слишком часто оно мне доказывало обратное. Какая разница между тройкой и троицей? — как-то спросил Саверио. Тройка — языческая, троица — христианская. Моя история с Аннабель была и тем и другим. Я хотел, чтобы она меня любила, а она меня распинала. Она позвонила мне в 21:00. Что я делал? Выбрал ли я ресторан? Заказал ли столик? Я сказал, что мы перекусим в «Веплере».
— В ста метрах от меня, молодец. Потом ты приведешь меня домой, и мне придется с тобой переспать.
— Признаю, что мне это приходило в голову. Я этого жду уже пять месяцев.
— Я тебя не ждала.
— В таком случае не надо было мне звонить.
Она тяжело вздохнула, как будто жизнь, особенно интимная ее сторона, была слишком сложна для нее.
— У меня похмелье, и я не хочу есть.
— Ты хочешь, чтобы мы увиделись завтра?
— Нет, я не хочу оставаться одна.
— Позови подругу.
— Ты и есть подруга. Приезжай. Я тебя жду.
Я положил трубку. И поклялся больше не звонить и не видеть Аннабель. Но несколько минут спустя уже был за дверями своей квартиры, с зажатыми в руке ключами от машины. Я победоносно рассекал теплый весенний вечер. На красном сигнале светофора я позвонил торговке сырами. Автоответчик. Наверное, она ужинала с Фабьеном в «Арани Кавьяр» или в «Ремиз», двух лучших ресторанах Будапешта, о которых он мне рассказывал. Или только собиралась на ужин. Я объявил, что бросаю ее, потому что
Девушка появилась в длинной футболке на голое тело, что-то вроде ночного мини-платья. Наконец она была своего настоящего роста: чуть выше моего носа. Вот почему у нее был такой смущенный вид, как у ученика, которого застукали за списыванием у соседа по парте. Она присваивала себе 1,77 метра, но опустилась до 1,70 метра. Я обнял ее, и мы пошли в спальню. По дороге я успел заметить, что квартира была довольно большой. Для меня. Из окна было видно небо над домами. Аннабель попросила не заниматься любовью. Для меня было большой победой прижимать ее к своему телу в замкнутом пространстве, и потому ее просьба показалась мне незначительной и второстепенной. Аннабель растянулась на мятых простынях. Если она не хотела, чтобы мы переспали, зачем она разлеглась на кровати? Я не решался снять ботинки, это мужской пошлый жест, но я подумал, что Аннабель еще сильнее рассердится, если я их не сниму. Развязывая шнурки, я посчитал нужным поддержать разговор.
— Фабьен тебе звонил?
— Отстань от меня с этим дураком.
Меня не задело то, что мой брат, пусть временно, взял на себя мою роль дурака, которая уже начала давить мне на плечи и даже на мозги. Мне стаю все чаще и чаше казаться, что в повседневной жизни я веду себя как дурак, о чем я раньше никогда не подозревал. Я всегда думал обратное: что дураками были другие.
Прижавшись к Аннабель, я приподнял ее футболку. Я никогда не видел грудь Аннабель и понял почему: у нее ее не было. Плоский женский бюст потрясает меня так же, как и огромная грудь: моя тяга к крайностям, которой я не часто поддаюсь в рамках своей профессиональной деятельности.
— Ты меня ласкаешь?
— Да.
— Что я тебе сказала?
— Что Фабьен — дурак.
— До этого.
— Что мы не будем заниматься любовью. Но мы же не занимаемся любовью.
Я начал расстегивать свою рубашку.
— Не раздевайся, — сказала Аннабель.
— Не буду же я спать одетым!
— Ты собираешься здесь спать?
— Да, мне у тебя нравится.
— А ты не стеснительный.
— Теперь, когда ты и Фабьен уже не вместе, я не вижу причин для стеснений.
— Ты странный тип.
— Почему?
— Я не знаю. Я хочу есть. Пойдем поужинаем?
Она закрылась в ванной. Ее кровать принадлежала мне одному: новая победа.
* * *
Когда я ей предложил сесть в машину, Аннабель сказала:
— Ты говорил, что мы пойдем в «Веслер».
Для меня это значило, что она одобряла мой план на вечер: возвратиться пешком по улице Батиньоль и заняться любовью. Мы направились в ресторан на площади Клиши. Аннабель держала меня под руку. Она любила гулять по улице с кем-нибудь под руку. С мужчиной или с женщиной, с любовником или подругой. В ресторане она выбрала салат и десерт. Из еды она любила только десерт, как все люди, не пьющие спиртного. Они жаждут сахара. Когда она пристрастится к белому вину и особенно к Бейли, смеси виски и молока, она будет продолжать поедать десерты с каждым приемом пищи, это доведет ее до того, что между 2004 годом и сегодняшним днем она потолстеет на двадцать килограммов, от которых ей не удается, по словам Софи, избавиться, несмотря на постоянные диеты и многочисленные лечения в Кибероне, Ля Боле и Биаррице.