Невеста смерти
Шрифт:
Префект оглядел с ласковой усмешкой одного из своих лучших офицеров:
— Ты только паллий выбери такой, чтоб руки твои прикрывал.
— Руки?
— Гайя, ты сколько раз отжимаешься?
— Сколько положено, — пожала плечами девушка. — Сто влегкую.
— Вот и ответ. А красавицы, которых ты должна если не затмить, то уж быть не хуже, разве что чашу цекубского сами ко рту подносят. Им даже брови рабыни подводят. Все понятно?
— Так точно! — сдерживая смех, отчеканила Гайя, резко вскакивая на ноги. — Разрешите приступить к выполнению?
— Да иди уже, — махнул префект,
Что удивительного, внешне суровый, как и положено центуриону, Марс был без памяти влюблен в Гайю. Сказать, когда это произошло, он не мог — может, тогда, когда они несколько суток провели в укрытии из снега и еловых лап, лежа в засаде без костра и пищи, почти неподвижно, только ритмично напрягая мускулы, борясь с неподвижностью и холодом. Они тогда стали согревать друг друга своими телами, чтобы сберечь остатки теплоты, и он впервые почувствовал, какая у нее большая и упругая грудь, чаще всего затянутая доспехами.
Или тогда, когда он угодил с двумя товарищами в засаду, и друзья были сбиты наповал стрелами батавов, а по ним убили коня. Его самого ранили в плечо и уже готовились уволочь в свою лесную деревню, чтобы запытать насмерть, но вылетел из-за поваленных елок на лесную дорогу отряд Гайи, разложил батавов мертвыми на снегу. А после — она сама вытащила зазубренную стрелу, довершив начатое ею дело: обломила древко с оперением над самой раной и с силой пробила стрелу дальше.
А затем, уже теряя сознание, он блаженно ощутил на своем теле ее руки, бинтующие его рану, неожиданно нежно-невесомые, хотя он не раз видел в них и двуручный германский топор.
Так что им обоим было что вспомнить.
— Разрешите?
Дверь в таблиний префекта приоткрылась, и на пороге возникла ослепительная красавица. Тончайшего полотна нежно-голубая стола облегала ее гибкую талию изящными складками, а паллий из шерсти того же цвета, но более глубокого оттенка из-за фактуры ткани вился вокруг стройной шеи, спускаясь к небольшим ступням, обутым в сандалии со слегка возвышающейся к пятке подошвой, ремешки которых охватывали ее аристократические щиколотки.
Глаза, и без того большие, были умело оттенены и от этого казались еще больше и ярче, а отблески ткани заставляли их сверкать всеми оттенками голубого и синего.
Ее и без того слегка вьющиеся волосы теплого пшеничного оттенка были собраны высоко на макушке, а спереди укорочены и падали на лоб и виски живописными кольцами.
— Центурион… Гайя… Девочка моя… — потрясенно вымолвил префект. — И когда успела?
— Выполняла приказ.
— Хорошо. А теперь давай ближе к делу. Постарайся запомнить как следует, потому что не известно, когда удастся еще раз поговорить вот так с глазу на глаз. Ты понимаешь, почему ты сегодня предстанешь перед всем цветом Вечного города в таком образе? Ты помнишь, кто ты теперь?
— Да,
— Именно так, — префект в очередной раз порадовался, как мгновенно схватывает верную линию его ученица. — Но учти. Разведка войсковая, к которой ты привыкла, это одно. А тут надо все так же тихо, исподволь, но вот где свои, где чужие, оно посложнее будет.
— Разберемся, — она посмотрела своему командиру, с которым рядом прошла эти восемь лет. — А ты не сможешь мне подсказать? Значит…
— Операция под прикрытием. Мы с тобой об этом много говорили, когда возвращались в Рим из Германии. Да и многое ты уже умеешь, те же переговоры как мне помогала вести?
— Помню. Но там был враг. Коварный, жестокий. А тут?
— И я тебе об этом. Разбираться придется на ходу. Но суть в том, что против Октавиана продолжают плестись заговоры. И их корни не только в недовольных провинциях, той же Сирии и Испании, но и в Сенате, и на самом Палатине.
— Я должна попытаться найти заговорщиков?
— Скорее, расшевелить это осиное гнездо, а заодно показать, что император справедлив и умеет быть жестким даже к своей родне, если она идет против отечества.
— Тогда я все же не до конца поняла, — в голосе девушки интерес, внимание, но никак не страх, что снова теплым лучиком поглаживает сердце старого воина. — Лучше давайте все разберем детально, тем более, если мне придется дальше действовать в одиночку.
— Ну не совсем в одиночку, — префект раскрыл кодикиллус, на котором его торопливым стилом были сделаны пометки на греческом языке, причем старым, почти вышедшим из употребления шрифтом. Он знал, что Гайя легко справляется с его манерой делать записи. А вот случайно зашедший в таблиний скриба или даже его контубернал не разберутся. Как и враг, прорвись он в самое сердце дворцовых покоев через бесконечные посты и караулы преторианцев.
— Марс? — девушка подняла на него удивленные глаза. — Но он так родовит, так горд. И вдруг в гладиаторы? Он не переживет позора.
— При чем тут гордость? Это задание. Ничуть не хуже тех, к которым вы привыкли, а так… Так оно еще и опаснее. И прошу вас обоих, постарайтесь там все же не погибнуть оба. Мне же трудно будет объяснить тогда погребальный обряд с воинскими почестями.
— Отлично. Там мы уцелеем! — засмеялась Гайя. — И погибнем в бою с поганцами. И будем рассчитывать на похоронную процессию, впереди которой понесут наши фалеры. Хорошо?
— Коза ты иногда бываешь… В хорошем смысле, но коза…, - префект покачал головой, украшенной седым ежиком. — Так что веселись сегодня, знакомься, флиртуй. И завтра, и еще декаду. А там готовься, что на одном их пиров тебя наши же ребята и примут. Надеюсь, мы избежим даже пары часов в Маммертинской тюрьме. Сразу скорый и справедливый суд императора, конфискация украшений и ты в цепях окажешься в Лудус магнус.
— А Марс?
— Марс там окажется уже завтра. Причем сам запродастся ланисте. Якобы ему скучно без войны, сил нерастраченных много и хочется острых ощущений.